Стихи

Извините, я опять о любви.
А о чем еще в войну говорить?
Хоть всю душу на клочки изорви,
Не научится она не любить.

Ей не нужно ни военной тропы,
Ни заманчивого звона монет.
Ненавидеть – этой свойство толпы,
У которой той души вовсе нет.

У нее внутри от злобы черно,
Многочисленны ее невода.
Что Горгона, что толпа – все одно,
Не смотри в ее глаза никогда, -

Как падает убитый человек? -
Не выбирая позы, некрасиво,
Склоняется подобием курсива
И тычется глазами в грязный снег,

На выдохе оборванное: «ма-а…»,
Прямая речь закована в кавычки.
У человека к смерти нет привычки,
Как нет и слов у речки, у холма,

У бомб и обезумевших сорок,
У облаков, плывущих в ультразвуке,
И только мать протягивает руки
И тихо говорит: «Я здесь, сынок».

Вглядись в меня, глубокомысленное время,
Вглядись спокойно, не лютуя, не журя.
Я - сон Цветаевой, я - символ в теореме,
Я - крымский бражник на махровой хризантеме,
Что распускается в саду монастыря.

Вглядитесь все в меня, - собаки и оливы,
Осенний скворушка и колкая стерня,
Те, кто покинул этот мир, и те, кто живы,
Вглядись и ты, мой собеседник молчаливый,
Ведь мы с тобой, согласно Библии, родня.

***

С синюшной культёй, как с заклятым ворогом,
Она воевала, от взглядов прятала,
Напевно кричала: «С картошкой! С творогом!»,
Торча на базаре в чепце заляпанном.

Из плотной корзины, обшитой шалями,
Она, как факир, доставала солнышки,
И пахло картошкой и салом жареным,
И не было в этой корзине донышка.

Мы были мальцами в шестидесятые,
Дразнили её «Бабарихой с ливером»,
А сами крутились в толпе крысятами,
Искали в ногах пятачок иль гривенник.

Со смиреньем пилигрима
За окошком ходит снег.
Цедит кофе растворимый
Растворимый человек.

Он сидит в своей квартире,
Бродит мыслями везде,
Растворённый в целом мире,
Словно гранула в воде,

И глядит на убелённый
Двор из дома своего,
Где такой же, растворённый,
Бог взирает на него.

Не верь моим стихам, в них нет меня,
Есть фантазёр, танцующий от печки.
Он создаёт забавных человечков
Из воздуха, тумана и огня.

Тот выдумщик в блокнотике своём
Карандашом от Сакко и Ванцетти
Рисует их в движении и в цвете
И отправляет прочь за окоём.

Он, как ребёнок, прячется под стол -
В страну несуществующих названий -
Властитель Кондуитов и Швамбраний
И друг всех Виннету и Оцеол.

На завтрак - рогалики с маком,
Сырок и бутылка кефира…
Мы жили счастливым бараком
На снежной окраине мира,

Не делали взрослых заначек,
Не строили планов на годы,
Не знали рядов Фибоначчи,
Плевали на «Вешние воды».

Народы трудились, как пчелки,
Ракеты неслись с космодромов,
А мы набивали наколки
И тырили рыбу с балконов.

Пьянчуги, юнцы, простофили
Метелились в парке на танцах,
«Опал» в три затяжки курили,
Ломились на «Триста спартанцев»,

Тебе так нужен свет? Бери его, он твой,
За ниточку держи, как гелиевый шарик,
И вдаль за горизонт тропинкой луговой
Иди, беги, скачи, восторженный лошарик.

И, глядя вслед тебе, распустится цветок,
Усталый муравей пойдёт твоей дорогой,
Когда же за спиной улышишь: «О, мой Бог!»,
Немедля обернись луной золоторогой.

А если схватит меч завистливый злодей,
И пальцы, ослабев, отпустят нитку света,
Увидишь, как внизу все ниточки людей
Сплетают полотно библейского завета.