Пьеса К. М. Миклашевского "Дело принципа"

Кривич, президент Фетинской Республики.
Ларисса, его жена.
Вутич, судья.
Кида, его жена.
Турфунт, директор банка.
Куза, его жена.
Кубич, генерал, начальник гарнизона.
Зара, его жена.
Косич, председатель Верховного совета.
Глаголеску и Сук, адвокаты, члены парламента.

Меньшик, редактор демократической газеты «Четырехвостка».
Аббат де Сакристи, католический миссионер.
Пафнутий, странствующий монашек Афонского монастыря.
Филемон, погонщик ослов.
Драга, его жена.
Иванич, скромный юноша.
Ирис, танцовщица.
Форлимузаччио, профессиональный мистик, экстраординарный профессор эзотерической йоги.
Девица Кудри, его партнерша.
Горожанин.
Осман, слуга президента.
Народ.

Действие происходит в наши дни, в городе Фетинье, столице Фетинской Республики, одного из микроскопических государств, основанных Версальским мирным договором.

Городская площадь. Очень солнечно, пыльно и жарко. Посреди сцены – микроскопический дуб, тщательно обведенный изгородью. Две скамейки. Если декорация изобразительная, то вдали видна гавань и море.

Директор банка, судья, генерал. Директор банка сидит на скамейке и читает газету «Четырехвостка». Снимает шляпу. Пытается закрыться от солнца газетой же. Входит судья и подсаживается.


Судья: Доброе утро, почтеннейший. Какая дивная погода.
Директор: Как всегда. Наша родная Фетинья славится лучшим в мире климатом.
Судья: Не потому ли здесь и лучшее в мире население. Ведь климат делает людей.
Директор: Конечно. Фетинцы – самый умный и сметливый народ в мире.
Судья: И самый уравновешенный, нравственный.
Генерал (подходит): И храбрый. Фетинская армия первая в мире.
Директор: Разумеется. Кстати, верно ли мне говорили, что Пуанкаре подарил нам еще одну шестидюймовую гаубицу?
Генерал: Во всяком случае, это военная тайна, дорогой мой. Мы еще им покажем, этим наглым Чернославам, где настоящая граница нашей республики.
Судья: Вы еще не прочли газету?
Директор: Нет, а что?
Судья: Я хотел у вас попросить потом дать мне почитать.
Директор: Охотно. Впрочем, вон там газетчик на углу.
Генерал: А не почитаете ли вы нам громко?
Директор: Извольте… Передовица: «Фетинья для фетинцев». Ну, это длинновато. Местная жизнь: прибыл из Триеста пароход. В числе пассажиров приехавшие в Фетинью артисты: Форлимузаччио, гипнотизер, экстраординарный профессор эзотерической йоги со своей партнершей-сомнамбулой, девицей Кудри, а также мадемуазель Ирис – известная танцовщица.
Судья: Позвольте, м-ль Ирис. Я ее знаю, она – уроженка нашего города.
Генерал: Кто ее не знает. Скандальная женщина. Фетинская дворянка, бежавшая из нашего института благородных девиц, чтобы изучать искусство среди подонков Парижской богемы.
Директор: Да, да, да… Впрочем, преинтересная баба…
Генерал: Сложена и вообще…

Те же и Иванич с очень маленьким чемоданом.


Иванич: Я только что с парохода. Разрешите спросить, нет ли поблизости гостиницы… Недорогой, но, по возможности, без клопов.
Директор: Во-первых, молодой человек, в Фетинье все гостиницы недорогие.
Судья: Во-вторых, молодой человек, в Фетинье все гостиницы содержатся в безупречной чистоте.
Генерал: В-третьих, молодой человек, в Фетинье есть только одна гостиница. Вот она.
Иванич: Благодарю вас. (Уходит).
Судья: Тоже небезынтересная личность. Был на три года выслан из пределов Фетинской республики за пропаганду.
Генерал: Мадемуазель Ирис, вероятно, остановилась в гостинице. Не нанести ли ей визит.
Директор: Идея.
Судья: А что, она, вероятно, не недоступна.
Генерал: Во всяком случае, с такими людьми, как мы, она охотно проведет время. Нет ли папироски?
Директор: У меня все вышли.
Судья: И у меня нет, но газетчик торгует и папиросами.
Директор (пошарив в кармане) Ага. Впрочем, я избегаю курить по утрам. Пойдем. (Уходят).

Выходит Аббат де Сакристи, упитанный красавец. Вокруг него вьются, как ласточки, Кида, Куза и Зара.


Аббат: Я надеюсь, сестры мои, что вы уже оценили блага римско-католической церкви и преимущества ее перед греко-кафолической.
Кида (со вздохом): О, да…
Куза: И как…
Зара: Весьма…
Аббат: О вашем обращении я имел счастье написать в Ватикан, и меня извещают, что Его Святейшеству, самому Папе благоугодно было выслать каждой из вас цветную литографию в золоченой раме с изображением кающейся Магдалины, с оригинала Гвидо Рены, а также тисненый кошелек с портретом Его Святейшества – Папы Пия 9-го.
Кида: Какой восторг!
Зара: Право, вы нас балуете!
Куза: Какая милость!
Аббат: Вам только надо будет уплатить незначительный наложенный платеж для покрытия расходов по упаковке и пересылке.
Дамы (менее радостно): А…
Аббат: Жду вас для исповеди сегодня вечером. Вас – в восемь часов, вас – в девять, а вас – в десять. (Дамы недоверчиво переглядываются). Да благословит вас Мадонна! (Уходит).
Зара (взглянув в сторону гостиницы): Что это значит? Милош!
Куза: И Саша…, и твой Никола…
Кида: Беседуют на веранде с какой-то расфуфыренной дамочкой!
Зара: Нет, ты посмотри. А твой-то, твой…
Куза: Вертятся, как какие-нибудь холостяки.
Кида: Будто мы хуже ее!
Зара: Вообще, само сравнение с такой было бы для нас унизительно.
Куза: Что вы скажете! При свидетелях губы мажет!
Зара: Они просто наивные дураки, попались в сети ее кокетства.
Кида: Я догадываюсь, кто она. Плясунья, приехавшая сегодня пароходом.
Куза: Такой соблазн не допустим. Идем к президенту требовать, чтобы он, во имя нравственности, не допустил ее выступление в пределах Республики.
Кида: Идем. А, кстати, вот и его обожаемая супруга.
Куза (с реверансом): Доброе утро, дорогая!
Кида (так же): Как ваше здоровье?
Зара (так же): Как себя чувствуете?
Ларисса: Благодарю.

Те же и Ларисса.


Куза: Вообразите, какая неприятность! Сюда изволила прибыть некая плясунья, девица Ирис и, не успев распаковать чемоданов, соблазняет всех прохожих. Мы тут стояли с аббатом Сакристи, как вдруг…
Ларисса (живо): А в какую сторону аббат пошел?
Зара: Туда.
Ларисса (хочет идти).
Куза: Минутку. Как вдруг замечаем… Да не угодно ли полюбоваться на наших юношей.
Ларисса: Да… не теряют время. Не постигаю, как это женатый мужчина может замечать кого-либо кроме жены. Мой Петя никого не замечает. Только меня.
Зара (про себя): Как бы не так!
Кида: Эту гетеру необходимо обуздать! Мы хотим подать петицию президенту.
Ларисса: Можете рассчитывать на мое содействие. Да вот он идет. Обратитесь к нему от моего имени, а мне, право, некогда. (Уходит).
Кида: Удивляюсь ей. Хоть бы ради представительства не так откровенно бегала за почтенным аббатом Сакристи.
Куза: Она компрометирует не только себя, но и этого достойнейшего святого мужа.

Те же и президент, по бокам Глаголеску и Сук.


Президент: Ваша речь, г-н Глаголеску, была изумительна. Но и ваши возражения, г-н Сук, меня глубоко заинтересовали. Вы оба превзошли себя. Однако какой же вывод?
Глаголеску: Надо повысить избирательный ценз и повысить прерогативы верхней палаты.
Сук: Понизить.
Глаголеску: Чрезмерная свобода рискует перейти в разнузданность коммуны.
Сук: Никакого риска.
Глаголеску: Нам нужны двухстепенные выборы.
Сук: Четырехвостка!
Глаголеску: Аристократия.
Сук: Всеобщие выборы!
Глаголеску: Духовенство!
Сук: Прямые!
Глаголеску: Армия.
Сук: Равные!
Глаголеску: И, наконец, народ.
Сук: Тайные!
Глаголеску: Текущий момент властно диктует шаг назад.
Сук: Нет, вперед!
Президент: Позвольте, господа. Мне говорят: вперед - назад, повысить - понизить, рисковать - не рисковать. Ведь во вверенной мне республике имеются два паровоза, дающие возможность пускать два поездных состава. Но если к одному и тому же составу прицепить оба паровоза, причем один будет тянуть назад, а другой вперед, то естественно, поезд не сдвинется с места. Таков и мой образ правления: меня тянут в разные стороны, и я стою на месте.
Сук: Наш паровоз сильней.
Глаголеску: Это не доказано.
Сук (взглянув на часы): Однако половина двенадцатого. Мне пора.
Глаголеску (насмешливо): Ваши часы всегда спешат, любезнейший.
Сук (ехидно): Нет-с, коллега, это ваши отстают. (Уходят).

Президент, Кида, Куза, Зара. Дамы подходят с реверансами.


Кида: Обращаемся к вам, ваше высокопревосходительство, с просьбой от имени всех женщин Фетинской республики, которые крайне встревожены угрозой, нависшей над городом и грозящей подорвать столпы и устои этики.
Президент: Всегда рад служить. А что именно смущает вас?
Кида: Какая-то заезжая плясунья, девица Ирис.
Президент (с интересом): Ах, уже приехала?
Кида: К сожалению, не только получила визу, но и изволила уже прибыть.
Президент: Ведь ей трудно было отказать. Она уроженка Фетиньи.
Зара: И результаты уже на лицо. Взгляните, ваше высокопревосходительство…
Президент: Гм, однако, резвятся…
Куза: Я надеюсь, вы разгневаны, ваше превосходительство.
Президент: В сильнейшей степени. Нахожу такие нравы недопустимыми и немедленно верну вашей мужей в лоно семьи.
Зара: Мы будем надеяться, ваше превосходительство.
Президент: А знаете ли, я бы на вашем месте иначе поступил.
Зара: Как же?
Президент: Предоставил бы мужчинам быть мужчинами с тем, чтобы самим утешиться… Верьте мне, утешители найдутся, и первый – я! (Дамы хихикают).
Зара: Они идут сюда.
Президент: Сначала спрячемся в засаду.

Ирис, директор, генерал, судья. Потом президент, Кида, Куза и Зара.


Ирис: Прошу вас, господа, дайте мне вздохнуть!
Директор: Но мы сами задыхаемся от восторга!
Генерал: Мы без ума от вашего ума
Судья: Ваши прелестные ручки прибрали нас к рукам!
Директор: Ваши прелестные ножки повергли нас к вашим ногам!
Ирис: Увольте. Уши вянут.
Генерал: О, не увядай, цветок Парижа!
(Генерал целует одну ее руку, судья другую, а директор шепчет ей что-то на ухо. Она вырывается. Выходит президент).
Судья: Президент!
Президент: Да, президент, и как таковой, я полагал бы, что в интересах буколической чистоты нравов нашего отечества, вам, цвету фетинских граждан, не следовало бы здесь, на людном месте, поддаваться соблазнам хорошенькой артистки.
Ирис: Простите, господин президент, слово «соблазн» не вполне уместно. Я сама просила бы вас защитить меня от чрезмерной предприимчивости этих господ.
Президент (к мужчинам): Предупреждаю вас надвигается гроза.
Генерал: Гроза?
Президент: Ваши жены все видели.
Директор: Черт возьми!
(Появляются жены. Мужья с виноватыми минами подходят к ним. Кида и Куза, сверкая глазами, берут их под руки и уводят. Особенно напуган генерал).
Зара (не беря мужа под руку и пропуская его вперед): Марш!
(Все шестеро уходят).
Президент: Не забывайте, м-ль Ирис, что вернувшись на родину, вам следовало бы оставить повадки греховного Парижа.
Ирис: Можете быть покойны, господин президент, я здесь вряд ли долго останусь. На другой же день после моего выступления в театре…
Президент: Не в этом дело. Ваше общество мне крайне приятно. Не угодно ли вам сейчас зайти ко мне? Кстати, и жены дома нет.
Ирис: Но совместимо ли это с буколической чистотой нравов вашего отечества?
Президент: Но поскольку никто об этом не знает…
Ирис: Простите, я не привыкла скрывать свои поступки, и не делаю того, что приходится утаивать.
Президент: Полно, не скромничайте.

Те же, Ларисса и аббат.


Ларисса: О, благодарю вас, благодарю!
Аббат: Мадонна да будет с вами. (Аббат уходит).
Ларисса: Чем вы заняты, дорогой мой?
Президент: Тем, что мне велит долг. (строго Ирис): Повторяю, будьте осмотрительней.
Ирис: Напрасно волнуетесь. (Уходит).
Президент: Я ее отчитал как следует.
Ларисса: Пойдем, милый.
Президент: Пойдем, дорогая, я давно тебя здесь поджидаю. (Оба уходят).

Пафнутий и Филемон. За сценой яростный спор, постепенно приближающийся. Выходят Пафнутий и Филемон с кнутом в руках.


Пафнутий: Дьявола тебе в печенку, бродяга!
Филемон: Скряга. Холера тебе в глотку!
Пафнутий: Укуси тебя угодники!
Филемон: Чтоб тебе в навозе захлебнуться, баранье рыло! Кнутом бы тебя угостить!
Пафнутий: Помет подзаборный, прости господи!
Филемон: Чтоб твоей матери в болоте завязнуть!
Пафнутий: Хвост собачий! За все, мошенник, ответишь!
Филемон: Не хочешь платить, так сдерут с твоих бараньих ног последние штаны!
Пафнутий: На сем и на том свете ответишь!
Филемон: Все до последней драхмы заплатишь или сгниешь в тюрьме. Заплатишь, жулик!
Пафнутий: Шиш заплачу. Заплатишь ты мне!
Филемон: Чертова мать! Есть ли у нас еще суд в Фетинье?
Пафнутий: Слава всевышнему богу, есть судилище. Упекут тебя, лихоимец!
Филемон: Нет, тебя, жмот!
Пафнутий: Дождешься гнева божьего!
Филемон: Понюхаешь полицейского кулака!
Пафнутий: Посмотрим!
Филемон: Вот и пришли! Здесь вот и засудят тебя!
Пафнутий: Как на исповеди, все про тебя, плутовское отродье, скажу!
Филемон: Эй, суд!
Пафнутий: Судьи праведные!
Филемон: Где же он шатается?
Пафнутий: Не этот ли?

Те же, судья, секретарь, затем Глаголеску и Сук.


Судья: Что за крики?
Пафнутий: Веди нас, господин судья, в судейское здание и засуди ты сего иудушку.
Судья: Какое судейское здание? По патриархальному обычаю предков Фетинский суд происходит на городской площади, вот здесь, в тени священного дуба.
Пафнутий: А где дуб? Дуб-то где?
Судья: Ну, здесь вот. Ведь не мог же он со времени Версальского мира вырасти до небес. (Надевает английский судейский парик. Говорит торжественно). Суд идет! (садится). В чем ваше дело? Вы стороны?
Пафнутий: Как стороны? Мое дело не сторона, я самый потерпевший и есть.
Судья: Вы спорщики?
Оба: Да, мы!
Судья: Вы потерпевший?
Филемон: Я!
Пафнутий: Нет, я!
Филемон: Я обвиняю его!
Пафнутий: Нет, я его!
Судья: Значит, встречный иск. Ваши имена и звания?
Пафнутий: Пафнутий, смиренный монах Афонского монастыря.
Судья: Твое?
Филемон: Меня вы знаете, господин судья.
Судья: Как не знать! Еще вчера твой осел привез мне два бурдюка воды.
Филемон: Да, уж осел мой – всем ослам осел.
Судья: Как человек, тебя я знаю, а как судья я слеп и беспристрастен. Поэтому кто ты?
Филемон: Филемон, погонщик ослов.
Судья: В чем суть вашего иска, Филемон и Пафнутий?
Филемон: Этот дармоед…
Пафнутий: Этот бандит…
Филемон: Мне…
Пафнутий: У меня…
Филемон: Я ему…
Пафнутий: Он мне… (перебивают друг друга).
Судья: Не говорите разом!
Филемон: Я сначала!
Пафнутий: Я начну, отец родной!
Судья: Начинай ты, Пафнутий!
Филемон: Почему же он?
Пафнутий: Я ты почему?
Филемон: Потому что прав-то я!
Пафнутий: Врешь, моя правда, как перед богом!
Судья: Призываю к порядку. Если не будете говорить по очереди, до вечера не разберемся.
Филемон: Тьфу!
Пафнутий: Так было дело…
Филемон: Вот уж он врет!
Судья: Да тише-то!
Пафнутий: Странствуя пешеходным порядком по зною и по земле не токмо тернистой и бесплодной, яко смоковница, но и каменистой, и натерев язву на пятке (снимает туфлю и показывает пятку), решился я из последних честных сбережений нанять у сего погонщика осла.
Филемон: Заметьте, господин, осла он нанял!
Пафнутий: Да, осла!
Филемон: Осла, и только осла!
Пафнутий: Он, погоняя, следовал за мной, а я уповал въехать в богоспасаемый град наш, яко Христос во Иерусалим на ослице. Ехали мы открытым полем, а солнце припекало, яко в аду, и на полдороге, изнемогая и желая освежиться, слез с осла, но ничего в пустыне сей не оказалось, чтобы бросало тень: ни дерева, ни кустика, и мне только и осталось сесть в тень осла, чтобы, сил набравшись, продолжить путь.
Филемон: В тень моего осла!
Пафнутий: Он же заругался и воспрепятствовал. Ты, говорит, нанял у меня «осла».
Филемон: Ну, понятно, осла!
Судья: да, да, осла.
Пафнутий: «Но его тени ты не нанял». Так и сказал, не нанял тени. Слыхано ли это? Осла-то я нанял!
Филемон: А тень не нанимал!
Пафнутий: Хотя всю плату, пять драхм, я ему честно и доверительно отдал вперед.
Филемон: Да, за осла. Спросите-ка его, господин судья, условился ли он также и о тени?
Пафнутий: Он горлопанит, как оглашенный: «коль хочешь пользоваться не только ослом, но и тенью, то за сие – отдельная плата».
Филемон: А он, как змей, шипит: «Отдельная? Ни рожна. Я пользуюсь ослом!». Это моим-то ослом. «Весь срок найма по моему усмотрению» - это его-то усмотрению – «и если б осел имел тысчу теней, я мог бы в каждой» - это он-то в каждой – «нежиться и отдыхать».
Пафнутий: А он вопит: «Увидим!».
Филемон: А он орет: «Увидим мы!».
Пафнутий: И не позволив ехать дальше, он сам нахально садится на осла, а я, охромевший путник, принужден плестись пешью.
Филемон: Ты сам не захотел садиться и горланил: «Деньги назад!».
Пафнутий: А ты кнутом грозился!
Филемон: Врешь!
Пафнутий: Брешешь!
Филемон: Обманщик!
Пафнутий: Плут!
Судья: Да замолчите! Вся картина происшествия для меня ясна. Но я не совсем ухватываю: чего вы оба от меня хотите?
Филемон: Я требую платы за пользование тенью. Мой осел нанялся везти, а не прикрывать неженку, жарясь на солнцепеке. От этого осел лучше не станет. Уговорились мы о тени? Нет. Что мы, друзья-приятели, чтоб я ему даром что-нибудь дарил! Мне лишнего не надо, но что мне следует – подай, и я лучше умру здесь на месте, чем отступлюсь от иска, и требую, чтобы он, наниматель, уплатил отдельно за тень половину наемной платы.
Судья: Ну, ну!
Пафнутий: Мне платить за тень? За тень осла, чтобы самому стать ослом? Святые угодники! Когда, с тех пор, как мир стоит и люди нанимают ослов, когда слыхано о такой плате? Пусть он меня, яко филистимлянина, раскрошит ослиной челюстью, не заплачу я ничего! Напротив, хочу, чтобы мне он заплатил убытки и за лечение ноги.
Судья: Так, так!
Филемон: Приговор, судья!
Пафнутий: Поскорее приговаривай!
Филемон: Защити!
Пафнутий: Не оставь!
Судья (с досадой снимает судейский парик): Вот что, милые мои! В трактире вы как будто не были, вид у вас трезвый, а бесстыдства хватает отнимать у занятого человека время этакой ерундой. Советую вам, как частный человек, примириться, но, как судья, я требую, чтобы необразованные и юридически безграмотные люди не посягали на вверенное мне учреждение!
Пафнутий: Как же сие понимать?
Филемон: Кто же нас рассудит?
Судья: Можете, любезные мои, с такими процессами обращаться хоть к портовым грузчикам. С богом! Мне некогда.
(В это время подходит Сук, стоявший поодаль и слушавший).
Сук: Простите, коллеги, но вы совершенно напрасно не считаете это интереснейшее и глубоко принципиальное дело себе неподсудным.
Пафнутий: О!
Судья: Вы это серьезно?
Сук: Более чем серьезно. Я взволнован.
Филемон: Ага!
Судья: Но под какую же я его подведу статью?
Сук: Тут несколько статей. Это типичнейший узуфрукт. Кодекс Наполеона.
Глаголеску (также уже некоторое время слушавший): Позвольте, коллега, я бы скорей указал на статью 1067-ю общегерманского уложения.
Судья: Все это так, но Фетинский суд следует мудрому правилу придерживаться прежде всего здравого смысла.
Сук: Это недопустимо! Здравый смысл сам по себе и, слава богу, не имеет никакой юридической силы.
Глаголеску: Если бы дела решались на основании здравого смысла, то что бы делали мы, профессиональные юристы!
Судья: Так что, вы считаете, что мне придется заняться этой белибердой?
Сук: Непременно. Я могу указать целый ряд сенатских разъяснений.
(Судья размышляет и советуется с секретарем).
Сук (Филемону): Главное – не уступайте. Право на вашей стороне, и если вы возьмете защитником меня, я заставлю этого наглого чернеца в десять, нет – во сто раз возместить то, что он захотел отнять у честного труженика.
Филемон: Идет.
Глаголеску: Смелей, отец, будьте тверды. Нельзя допустить, чтобы всякая сволочь обдирала почтенных путешественников и не уважала лиц духовного звания. Могу предложить вам свои услуги в качестве защитника.
Пафнутий: Охотно, но какова же будет мзда за ваши хлопоты?
Глаголеску: Вам ничего не будет стоить. Проиграет процесс и за все заплатит противная сторона.
Пафнутий: А и действительно противная! (указывая на Филемона). О, харя-то, и смотреть бы не хотелось!
Судья (нехотя): Что ж, возобновим…
Пафнутий: О!
Филемон: Давно бы так!
Судья (встает и надевает парик): Суд идет!
Глаголеску: Я имею mandatum actionis от Филемона. Прошу слова. Так как в предыдущей стадии разбирательства уже была litis conteslatis, я полагаю, можно перейти и к речам защитников.
Судья: Пожалуйста.
Сук: Как я говорил, тут речь идет о самом обыкновенном пользовладении, т. е. об узуфрукте.
Глаголеску: А не находите ли вы, коллега, что это скорей личный сервитут?
Сук: Как сервитут? Осел есть движимость.
Пафнутий: Ох, не очень-то шибко движется!
Филемон: Это мой-то осел? А ну, потягайся с ним, кривоногий жук!
Глаголеску: Прошу эти слова занести в протокол.
Судья: Призываю к порядку. Ваше слово.
Сук: Узуфрукт не дает права пользовладельцу изменять назначение вещи, т. е. как в данном случае, осла употреблять вместо дерева.
Глаголеску: Виноват, если говорить об узуфрукте, то в данном случае может быть речь только о плодах не отделенных – fructus pendentes. И Савиньи, и Норинг, и Мюленбрук, и Пухта полагают…
Судья: Простите, все это очень интересно лично для меня, но так как стороны вряд ли юридически образованы, я предложил бы считать юридическую сущность выясненной и придерживаться менее научной терминологии.
Сук: Извольте. Гм. Когда наниматель сговорился насчет осла, думал ли он об употреблении тени? Если бы по прихоти природы осел вовсе не имел бы тени, нанял бы его отец Пафнутий или нет? Конечно, да, так как он искал способ передвижения и нуждался в осле, а тень была для него ничто. Когда же он совершенно случайно обнаружил существование тени и ее неожиданно важное значение, как он посмел без согласия владельца воспользоваться тенью, которая, с юридической точки зрения, является плодом осла.
Пафнутий: Какой плод? Ведь осел, а не ослица.
Глаголеску: Что же этим доказано? Что прав мой доверитель. Тень для него была ничто. А разве ничто может кому-нибудь принадлежать? Значит, она не принадлежит и собственнику осла. Ведь если мне вздумается, я не побоюсь сесть не только в тень осла, но и в тень самого президента Фетинской республики, если он ничего не будет иметь против. А разве осел имел что-нибудь против? Нет, потому что он лучше, чем его хозяин, понимал пределы дозволенного и пределы приличия!
Сук: Прошу и эти слова занести в протокол.
Пафнутий: Ну что, попало?
Сук (Филемону): Не тревожьтесь, мы их провалим. (К судье): Допустим, тень – ничто и не имеет хозяина, но в таком случае почему не существует ослиной тени помимо осла? Почему тень неразрывно связана с ослом? Да потому, что тень принадлежит ослу, а осел – погонщику Филемону, эрго и тень принадлежит Филемону, а отец Пафнутий дерзко посягнул на чужую собственность.
Филемон: Что, брат, не нравится? Подавись!
Глаголеску: Прошу и эти слова занести в протокол.
Сук: Если бы осел лег на землю, то и никакой тени не было бы. Но осел стоял на ногах, то есть употребил некоторые усилия, некоторый труд. Следовательно, ослиная тень есть продукт труда, а право собственности на продукты труда признаем даже мы, правые социалисты. Так неужели же уместно представителю духовенства отрицать такую собственность!
Глаголеску: По-моему, происходит странное недоразумение, и приводятся ребяческие доводы. В обоих случаях прав мой доверитель. Если тень с ослом не связана, Филемон ей не хозяин и не может брать за нее плату. Если же тень неотделима от осла и составляет такую же его часть, как уши, ноги и хвост, то, выключив тень, Филемон нарушил сделку.
Сук: А был ли осел сдан нанимателю по описи? И если да, была ли включена в опись тень? И была ли опись засвидетельствована у нотариуса? Нет. Прошу занести это в протокол.
Глаголеску: И я прошу занести это в протокол.
Судья: Должен сознаться, что случай этот действительно замысловатый и первый в моей практике. Поэтому еще раз советую вам окончить миром.
Филемон: Миром? Пусть лучше мир провалится!
Пафнутий: Хоть земля разверзнись, не помирюсь!
Судья: Согласись, Филемон, что цену на тень невозможно установить.
Филемон: Скорей умру!
Судья: А вы, отец Пафнутий, согласитесь добровольно прибавить ему драхму.
Пафнутий: Ломаной пуговицы не дам!
Филемон: Пусть он по доброй воле мне дарит хоть дом. Не приму ничего! Только по суду!
Сук: Приветствую благородную гадливость моего доверителя, этого честного представителя трудящихся масс.Он не желает подачек от эксплуататора и дармоеда, едущего на осле, в то время как он, потея, следует пешком!
Глаголеску: А я приветствую моего доверителя – этого святого мужа, самоотверженно странствующего для врачевания душ, страдающего от суровости стихий и бесчеловечно лишенного скромной услады: возможности отдохнуть в тени.
Сук: Оскорбляя Филемона, отец Пафнутий оскорбил весь Фетинский народ!
Глаголеску: О, нет! Это Филемон скомпроментировал всю фетинскую нацию, притесняя странника и чужеземца!
Сук: Жалоба моего доверителя по своему общественному значению далеко уходит за пределы частной ссоры.
Глаголеску: Иск моего доверителя вскрывает общественные язвы. Он имеет общегосударственное значение!
Сук: От имени народа требую обвинительного вердикта для Пафнутия!
Судья: Гм, так то так, но…
Глаголеску: Ради поддержки твердыни государственных устоев и престижа церкви требую обвинительного вердикта для Филемона!
Судья: И это убедительно, но…
Все: Ждем решения!
Судья: Значит так. (Советуется с секретарем). По указу державного правительства Фетинской республики и, принимая во внимание, что осел тени, тоесть тень осла с одной стороны ничья, а другой стороны чья-то, с одной стороны не входила в сделку, а с другой – входила, с одной стороны неотъемлема от осла, а с другой стороны – отъемлема, и каждый из жалобщиков с одной стороны прав, а с другой стороны не прав, суд постановил: с одной стороны отец Пафнутий должен заплатить Филемону две драхмы за пользование тенью, а другой стороны Филемон должен заплатить отцу Пафнутию две драхмы за убыток от нарушения сделки. (Пауза).
Филемон: Что же я получу, шиш? Какой это суд?
Сук: Не вонуйтесь, все в порядке.
Пафнутий: Ну и судья! С одной стороны, с другой стороны. Что мы, блины какие-нибудь, чтобы нас с двух сторон обжаривать!
Глаголеску: Не беспокойтесь. Далеко не все кончено. (Судье): Мой доверитель приносит апелляционную жалобу.
Сук: И мой доверитель обжалует решение суда в Верховный Совет.
Судья (с досадой): Вполне согласен с этим! Пусть Верховный Совет обломает зубы об этот орешек, а с меня хватит. Счастливо оставаться. (Судья и секретарь уходят).
Глаголеску (с озабоченным видом отводит Пафнутия в сторону): Теперь за дело. Все оставшееся до суда время надо употребить на агитацию и подготовку общественного мнения. Мы должны победить во что бы то ни стало. С богом!
Пафнутий: Уж я наговорю на рынке да на церковной паперти такого про него, что чертям тошно станет!
Глаголеску: Разделим роли. Положитесь на мой опыт и связи. Ручаюсь вам, что вся наша аристократия, национал-клерикалы и либерал-консерваторы пойдут за нами в огонь и в воду.
Пафнутий: С нами крестная сила!
Глаголеску: Одного немного опасаюсь. Не будет ли сам президент вилять меж двух огней. Но и тут есть ход: необходимо повлиять на его жену, а сделать это можно. Да, можно и должно, воспользовавшись неограниченным влиянием на нее аббата Сакристи.
Пафнутий: Да ведь он же католик! Не захочет ли нарочно свинью мне подложить?
Глаголеску: Не думаю. Ведь демократы не преминут воспользоваться этим процессом, чтобы подорвать интересы церкви и духовенства вообще. Нужна полная солидарность. Вам необходимо немедленно навестить его. Это польстит его самолюбию, и вы сразу сговоритесь.
Пафнутий: Дело говорите. Я пошел (оба уходят).
(Из глубины сцены подходят Сук и Филемон).
Сук: Ну, поздравляю вас! Счастливый случай помог вашей карьере. Вчера вы были только погонщиком ослов. Завтра вы будете знамениты. Вы поведете в битву партию народа! В руках ваших будет уже не кнут, а знамя восстания.
Филемон: Все сокрушу!
Сук: Вам обеспечено к предстоящим выборам депутатское кресло, а может быть, кто знает, и министерский портфель!
Филемон: Разнесу весь город!
Сук: Пресса будет за нас. В особенности «Четырехвостка». Я опубликую открытое письмо к самому Вандервельде. Но особенно важно привлечь президента.
Филемон: И к нему пойду!
Сук: Ни к чему не приведет. Он слышит только глазами и всегда выходит сухим из воды. Его не потопить и в море красноречия. Есть одно лишь средство, чтобы этот сухарь размяк: это влажный взор красивой женщины. Если б вы имели под рукой такую…
Филемон: Вон идет. Свеженькая такая. Что скажете?
Сук: Товар подходящий.
Филемон: Что если я ее пошлю к президенту?
Сук: Вы ее хорошо знаете?
Филемон: Как не знать жены?
Сук: Посылайте. Я беру на себя остальное. (Уходят).

Филемон и Драга.


Драга: Лентяй ты этакий, по всему городу тебя ищу. С каких это пор осел один домой приходит, а ты шатаешься без дела, как в праздник?
Филемон: Провались все ослы кроме того, который приведет меня в парламент.
Драга: Чего болтаешь?
Филемон: Скажи-ка, это что такое?
Драга: Ну, кнут.
Филемон: Эх ты, слепая баба. В моих руках знамя. Хоругвь, освященная самим Вандервельде!
Драга: Уж не рехнулся ли ты?
Филемон: Напротив, я стал первым в городе, и ждет меня победа, если только ты поможешь.
Драга: Не понимаю ничего.
Филемон: Ты должна пойти к президенту!
Драга: К президенту? Я?
Филемон: Там подтолкнешь ты мое дело.
Драга: Какое?
Филемон: Я тебе все объясню.
Драга: Почем я знаю, каким языком говорить с такой высокой особой.
Филемон: Не языком, а взглядом. Тем самым взглядом, которым ты меня тогда подцепила.
Драга: А если он, как ты, за этот взгляд зацепится?
Филемон: Тем лучше, пусть клюет.
Драга: Вдруг что-нибудь он у тебя похитит?
Филемон: Невозможно!
Драга: А если?
Филемон: Скорей осел мне изменит, чем ты!
(Слышен гул голосов).
Драга: Что там происходит?
Филемон: То, из-за чего ты будешь мной гордиться!

Сук, Меньшик; затем генерал, судья, директор, Глаголеску, народ.


Сук: Граждане, вот тот боец, который в благородном гневе восстал за права народа о повел борьбу против угнетателей! Кто за ним?
Голоса: Все пойдем!
Редактор Меньшик: Граждане, друзья мои! Уже не первый случай, что в нашей республике, в нашем дорогом, нашем свободном Отечестве кружок дворян и клерикалов пытается диктовать свою власть и притесняет демократию. Последний инцидент вскрыл эту язву нашей общественности. Редактируемая мной газета всегда боролась против угнетателей за права народа. Так и теперь вы можете всецело рассчитывать на нашу поддержку. (Голоса одобрения). Мы поведем ожесточенную кампанию в прессе!
Генерал: Это недопустимо, это преступно!
Директор: Неслыханно! Ужасно!
Глаголеску: Кто из нас в дальнейшем защищен от оскорблений, если и это пройдет безнаказанно?
Директор: Нам сядут на головы!
Генерал: Вы, Никола, проявили чрезмерную мягкость. Надо было сразу пресечь эту возмутительную провокацию!
Судья: Да я и сам прихожу к заключению, что правда, конечно, на стороне монаха.
Глаголеску: Давно бы так!
Сук (показывая на враждебную группу): Вот перед нами цвет наших фашистов, наша звездная палата!
Глаголеску (так же): Вот полюбуйтесь, вот цвет нашей журналистики, готовой на все ради увеличения тиража газеты!
Сук: Бездельники! Вы издавна привыкли сидеть в чужой тени и питаться соками народа. Вы всегда были партией тени!
Глаголеску: Пусть так. Если мы – партия тени, то вы – партия осла! (Хохот).
Сук: Отлично! Пусть же впредь прозвище это будет для нас почетным титулом. Ослы не желают больше, чтобы вы их седлали. Они больше не будут подставлять спины под ваши удары!
Генерал: Не забывайте, что в случае чего, мы не остановимся и перед решительными мерами!
Редактор: Мы принимаем бой!
Глаголеску: Тень – наш пароль!
Сук: А наш пароль – осел!
Редактор: Дело это носит глубоко принципиальный характер. Если нам не удастся добиться справедливости от Верховного Совета, мы опрокинем министерство. У нас, слава богу, есть парламент!
Директо: У нас, слава богу, нет парламента!
Редактор: У нас, слава богу, есть парламент!
Директор: У нас, слава богу, нет парламента!
(Они наступают друг на друга с кулаками. Их удерживают).
Филемон: Ну, что скажешь, Драга?
Голоса: Да здравствует осел! Ура за Филемона!
Драга: Дух захватывает, а почему – не понимаю.
Голоса: Тень, тень, да здравствует тень! Да здравствует Пафнутий!

Приемный зал у президента. Портреты разных балканских героев, а рядом с ними – портреты Жоффра, Фоша, Пуанкаре. Фортепиано.

Президент и Председатель Верховного Совета, затем – Осман.


Президент: Привет. Что нового?
Председатель: Одни заботы.
Президент: А вы не принимайте всякий пустяк к сердцу. Приходите-ка лучше через полчаса. Развлекайтесь.
Председатель: Вряд ли успею. Сейчас собирается Верховный суд по делу об осле и тени.
Президент: Я в него, к частью, не вхожу.
Председатель: А я, к несчастью, вхожу.
Президент: Я все-таки думаю, что вы успеете. Я пригласил нескольких друзей и знатоков полюбоваться пляской приезжей танцовщицы Ирис. Она, говорят, пляшет в довольно откровенном костюме, да и вообще, за ней числятся иные грешки, так что желательно посмотреть ее танцы в частном кругу и сообща решить вопрос, допустимо ли такое искусство в нашем театре. А кстати, познакомимся и с другой приезжей знаменитостью. Некий модный хиромант и мистик. Говорят, действительно творит чудеса.
Председатель: Эх, я теперь мечтаю лишь об одном чуде, о благополучном исходе этого проклятого процесса. Я положительно потерял покой и сон.
Президент: Но право же, не стоит портить себе кровь из-за этих мелких дрязг.
Председатель: Как мелких? Они потрясли до основания нашу мирную страну. Тут дело принципа. Все почти население разбилось на партии.
Президент: Решение суда, я надеюсь, усмирит страсти.
Председатель: Но я не представляю себе, каково же может быть решение. Клубок так спутан, что я не нахожу разумного выхода. В таком же недоумении и весь состав суда. Хоть бы вы, ваше высокопревосходительство, намекнули, какой исход вы бы лично считали желательным?
Президент: Чтобы я стал давить на суд?
Председатель: Но ведь вы наш предводитель. До сих пор вам всегда удавалось усмирить волны житейских бурь.
Президент: Поверьте, что я и теперь сумею их успокоить.
Председатель: Но между нами, вы за Пафнутия?
Президент: Надо подумать.
Председатель: За Филемона?
Президент: Надо сообразить.
Председатель: Когда же вы выскажетесь?
(Входит Осман).
Президент: Что надо?
Осман: Та женщина, которой я уже несколько раз отказывал, опять просит аудиенции.
Председатель: Когда же мы узнаем ваше мнение?
Президент: Вскоре, вскоре. Всего лучшего. (Председатель уходит).
Президент: Скажи, что мне некогда.
Осман: Я говорил ей.
Президент: Стара?
Осман: Нет, молода.
Президент: Урод?
Осман: Красива. Очень даже красива.
Президент: Зачем же было ей отказывать? Ты знаешь, что к первому среди равных двери открыты для всех. Впусти скорей.
(Осман уходит и впускает Драгу в праздничном национальном костюме).

Президент и Драга.


Драга: Я к вашей светлости.
Президент: Какова.
Драга: Простите, что я без рекомендации.
Президент: Но вы сами себя отлично рекомендуете. Лучшей рекомендации и быть не может. Чем могу служить?
Драга: Пришла я попросить…
Президент: Что за глаза! А бюст…
Драга: Попросить вас…
Президент: Я слушаю, слушаю. Попросить?
Драга: По поручению мужа…
Президент (разочарованно): Мужа? Что же он сам не явился?
Драга: Он думал, что так будет понадежней.
Президент: Вполне согласен. А кто ваш муж?
Драга: Филемон. Погонщик ослов.
Президент: Черт его возьми. Простите меня, ну чего он грызется из-за тени скотины вместо того, чтобы блаженствовать в тени такой очаровательной супруги.
Драга (немного доверчивей): Да вы его не знаете, ваша светлость. Осел для него важней, чем я. Он говорит мне: «Драга, - (это мое имя, Драга) – Драга, говорт, осел оправдывает свой корм, а ты нет». А я ему: «А кто же прядет, убирает и варит?». Ну, он и замолчит.
Президент: А не находишь ли ты, Драга, что в таком случае было бы справедливо, чтобы и у тебя был кто-нибудь другой на первом месте. Пусть не будет он таким ослом.
Драга: Ах, если бы вы могли стать ослом.
Президент: Я7
Драга: Об этом-то я и пришла просить.
Президент: Как?
Драга: Чтобы вы приняли сторону Филемона и примкнули в партии осла.
Президент: Ах, вот что.
Драга: Мой муж будет вам очень благодарен.
Президент: И я, конечно.
Президент: Чем именно?
Драга: Моим спасибо.
Президент: Да, доводы за него есть.
Драга: Не правда ль?
Президент: Например (беря ее за руку), вот эта ручка и подбородок (гладит ее по щеке) и румяная щечка, и вся твоя сладостная пышность (он привлекает ее к себе).
Драга (слегка сопротивляясь): Ты вправду клюнул?
Президент: Что?
Драга (поправилась): Я хотела сказать, вы склоняетесь в сторону осла?
Президент (целует ее): В твою сторону, дорогая моя. Кто отвергнет такую просительницу?
Драга: Так вы будете за нас?
Президент: Нет, не вполне. Но если ты приведешь еще более веские доказательства…
Драга: Какие же?
Президент: Пойдем в мой рабочий кабинет.
Драга: Зачем?
Президент: Чтобы я мог более внимательно взвесить доказательства и нащупать почву.
Драга: Но я…
Президент: Колеблешься?
Драга: Не могу решить, что для Филемона лучше.
Президент: Ну, так иди домой и передай Филемону, что его доказательства меня не вполне удовлетворили.
Драга: Он рассердится.
Президент: Я слышу голос жены. Решайся.
Драга: Ну что ж. Только для него. (Оба уходят).

Ларисса и аббат, затем Иванич.


Ларисса: Какое наслаждение беседа с вами. Как вы умны!
Аббат: Увы, не все одного мнения с вами. Вольнодумцы все громче кричат, что мы, люди религии, люди духа устарели и закостнели. Лучшее доказательство тому – травля, которую повели против нас из-за этого нелепого процесса.
Ларисса: Меня он глубоко возмущает. Как подумаю, что и вам, при ваших частых выездах в соседние деревни могла грозить та же неприятность, что благодаря наглости какого-то грубияна вы рисковали бы получить солнечный удар, у меня дух захватывает. Кто смирял бы мою страсть, как не вы, моя опора, моя надежда.
Аббат: Удара от солнца я, слава Всевышнему, не получил, но удары, которые я терплю от ослиных копыт, грозят вконец подорвать мое здоровье, если окончательное решение суда не реабилитирует нашего престижа.
Ларисса: Надейтесь на меня. Мой муж сумеет повлиять на суд, если я того захочу.
Аббат: Чего захочет женщина, того захочет Бог.
Ларисса: Как вы умны, какая красота в ваших речах, в вашем взоре.
Аббат: Как вы прекрасны, Ларисса. Говорят, здоровая душа в здоровом теле. Я бы прибавил: и прекрасная душа в прекрасном теле.
(Они целуются. Входит Иванич и очень сконфуженный поворачивается к ним спиной, закрыв лицо руками. Они не сразу замечают его и продолжают поцелуй).
Ларисса: Что это? Кто это? Кто вас сюда впустил?
Иванич: Извините ради бога. Я по делу к президенту… с просьбой. В гостинице меня отказываются прописать.
Ларисса: Но прием окончен. А кроме того, кто вас пустил? Кто о вас докладывал? Как вы вошли?
Иванич: А через двери…
Ларисса: Еще бы не хватало, чтобы вы влезли в окно. Если из-за всякого полицейского пустяка прохожие будут врываться и мешать работать президенту… Как вы полагаете, для чего в домах делают двери?
Иванич: Для того, чтобы в них входить…
Ларисса: Как раз наоборот.

Те же и президент (в отличном расположении духа), затем Пафнутий.


Президент: Что случилось?
Ларисса: Тебя решительно лишают покоя. Нагло врываются вне приемных часов.
Президент: Чего же зевает Осман? Но раз уж он вошел… Подождите в прихожей. Я вас вызову. (Иванич уходит).
Ларисса: Петя, ты уже кончил свои дела?
Президент: Да, только что кончил.
Ларисса: Разреши нашему уважаемому аббату отнять у тебя несколько минут. Он хотел бы поговорить с тобой по поводу процесса.
Президент: Рад вас выслушать, но для меня все дело уже стало ясным.
Аббат: Вы, я надеюсь, примкнули к тени.
Президент: Мы…
Ларисса: Если мое желание что-нибудь для тебя значит, я очень прошу, будь за Пафнутия.
Президент: Чего бы я для тебя не сделал, дорогая, но мне только что удалось собрать ряд сведений, определенно говорящих за Филемона.
Ларисса: Эти сведения не верны.
Президент: Ведь Филемон и его осел имеют защитницу.
Ларисса: Какую?
Президент: Фетинская пресса за них.
Аббат: Но церковь за Пафнутия.
Ларисса: Лучше всего, если бы ты лично выслушал обиженного монаха. Господин аббат, будьте добры, попросите отца Пафнутия. (Аббат уходит).
Президент: Почему тебя так интересует исход процесса?
Ларисса: Видишь ли, аббат…
Президент (подозрительно): Я постоянно слышу от тебя об аббате, постоянно вижу вас вместе. Ведь это, наконец, может всякому показаться странным.
Ларисса: Скажи просто, что тебе это кажется странным.
Президент: Да, и мне тоже. Не скрою от тебя, что получил анонимное письмо…
Ларисса: Фи. Ты доверяешь анонимным пасквилям.
(Входят аббат и Пафнутий).
Пафнутий: Дозволь, отец, все по порядку…
Ларисса: Выслушай его внимательно.
Президент (с выражением скуки): Пожалуй. Пройдем в кабинет.
Пафнутий: Шествуя по природе тернистой и каменистой, и натерев пятку (показывает пятку), нанял я осла…
(Президент и Пафнутий уходят).
Аббат: Шум, поднятый газетами, заставляет нас мобилизовать все силы. Я уже написал в Ватикан.

Генерал с женой. Затем судья и директор с женами. Глаголеску. Затем президент и Пафнутий.


Ларисса: Добро пожаловать.
Генерал: Мы не опоздали?
Ларисса: О, нет. Милости просим.
Куза: Мы насилу протолкались сквозь толпу, запрудившую всю площадь в ожидании суда.
Ларисса: До начала сессии нам предстоит здесь произвести свой суд. Мы посмотрим танцы м-ль Ирис.
Кида: В интересах нравственности…
(Входит президент и Пафнутий. Осман вносит вино и стаканы).
Пафнутий: …А он горланит, яко оглашенный: «Коль хочешь пользоваться не только ослом…».
Президент: Разрешите мне выслушать вас потом. Пока же присядьте здесь. Кстати, и ваше мнение, как духовной особы, будет для нас иметь значение. Господа, вы все, вероятно, уже знакомы с нашим уважаемым и знаменитым отцом Пафнутием.
Все: Как же, как же… (все почтительно и сочувственно жмут Пафнутию руку).
Президент: Осман, попросите барышню. Жду вашего компетентного решения, господа.
Зара: Она опять вскружит им голову.
Куза: В данном случае беспристрастно могут судить только женщины.
Кида: Сядем поближе. (Они переставляют стулья и садятся впереди мужей).

Те же, Ирис и пианист.


Президент: Прошу вас, м-ль Ирис.
(Ирис танцует. Иванич смотрит из-за двери. Первый номер грустный. Второй – вакхический. По окончании Ирис набрасывает на себя халат и выходит. Пауза. Шушуканье).
Куза: Что ж тут хорошего.
Кида: Всякая так спляшет. Надо только не иметь стыда.
Куза: Я предпочту тех акробаток, которые просто и откровенно становятся на голову.
Директор: Недурно, а я что-нибудь да понимаю.
Глаголеску: В танцах?
Директор: Нет, в женских ножках.
Ларисса: Мне просто стыдно.
Кида: Наши мужья, и те не аплодировали.
Куза: Попробовали бы зааплодировать.
Президент: Ваше мнение, господин аббат?
Аббат: Я глубокий поклонник античного искусства, но полагал бы, что в наши дни его следует облекать в более сдержанные формы.
Президент: Ваше мнение, отец.
Пафнутий: Скажу, не мудрствуя лукаво: голо и головокружительно.
Президент: Я полагал бы, именно в виду того, что м-ль Ирис – наша соотечественница, признать ее искусство не совместимым с патриархальными традициями фетинских женщин. (Одобрение).
Президент: Значит, решено. Отклонить. Осман, попроси профессора.

Те же, профессор Форлимузаччио (волосатый брюнет во фраке, заостренная борода зачесана вперед) и девица Кудри, затем – председатель.


Форлимуз.: Почтенные дамы и господа! Все мы захвачены научными изобретениями последних лет. Теория Эйнштейна, радио, телефоны, теория электронов, - все это заставляет нас преклоняться перед торжеством точной науки. Одного мы не учитываем: самые смелые ученые лишь подтверждают то, что давно было достигнуто мистическим откровением. Возможен ли был бы радиотелеграф, если бы не существовала телепатия и гипнотизы. Поток электронов от анода к катоду не знаменует ли извечного разделения на мужское и женское начало в природе, и не вызывает ли всякий контакт мужчины с женщиной определенных токов, близко напоминающих электрические? Если я внушаю свои мысли и отгадываю чужие, не есть ли это ионизация атомов, то есть радиотелефон? Если моя сотрудница, девица Кудри, которую имею честь вам представить, так хорошо поддается моему внушению и без всяких колебаний отгадывает все, что я думаю, это происходит от того, что она – ничто иное как антенна, радиомачта, настроенная к восприятию колебаний одной частоты с моими. Мы, неойоги, провозглашаем контакт физики и метафизики.
Лучшим подтверждением моих слов служит тот феномен, что наиболее легко поддаются отгадыванию именно математические величины, то есть цифры, что я и буду иметь честь продемонстрировать на примере. Прошу сказать мне на ухо какую-нибудь цифру. (Он усаживает Кудри спиной к публике. Судья на ухо ему: триста пятьдесят девять. Форлимузаччио становится перед Кудри и, делая гипнотические пассы, явственно показывает ей пальцами три, пять, девять).
Кудри (потусторонним голосм): Триста, пятьдесят, девять.
Судья: Верно.
Все: Замечательно.
Форлимуз.: Угодно повторить.
Глаголеску (тихо): Две тысячи шестьсот тридцать три. (Та же игра).
Кудри: Две тысячи. Шестьсот. Тридцать. Три.
Глаголеску: Совершенно верно.
Все: Поразительно.
Форлимуз.: Отгадывать чужие мысли могут решительно все. Нужна только большая тренировка. Однако я, благодаря долголетней работе в этом направлении, приобрел способность передавать и другим свою силу, сконцентрированную вот в этих стеклянных шариках. Приобретя такой шарик, каждый из вас может угадывать чужие мысли, осоенно мысли своей собственной жены, так как женщины особенно легко поддаются этому.
Ларисса: Ни к чему это.
Генерал: Нет, это замечательно.
Директор: Очень любопытно.
Кида: Не вижу пользы в таких опытах. Во-первых, в нашем городе, по крайней мере, жены и так не имеют секретов от мужей.
Судья: Все-таки интересный опыт.
Президент: Но как именно это делается?
Форлимуз.: Нужны, конечно, благоприятные условия. Ваш объект непременно должен в это время крепко спать. И тогда, стоит только положить шарик объекту на грудь, и тогда очень вниматеоьно вслушиваться, и будут высказаны самые сокровенные мысли. Шарики эти я имею возможность продавать только для вас, господа, по особо низкой цене – три драхмы за штуку.
Аббат: Я полагал бы, что прибегать к таким способам несовместимо с достоинством религиозного христианина.
Ларисса: Не пора ли уже идти на суд?
Президент: Позвольте мне приобрести шарик.
Глаголеску: Я тоже возьму один.
Директор: И мне позвольте.
Куза: Не смей зря тратить деньги.
Судья (директору): Возьмите, пожалуйста, также мне и Милошу. Завтра расплатимся.
Кида: Не понимаю, зачем тебе.
(Входит председатель Верховного совета)
Председатель: Суд начинается. Очень прошу всех пожаловать.
Президент: Пройдемте, господа. (Уходят все, кроме Лариссы, Киды, Кузы и Зары).
Ларисса (про себя): А что если шарики действительно подействуют? Этот профессор обладает какой-то силой.
Кида: Что делать?
Зара: Я ужасно встревожена.
Куза: Что если я во сне все расскажу про аббата?
Зара: Я теперь буду по ночам бояться этих проклятых шариков.
Куза: Я не сомкну очей.
Кида: Надо проститься со сном.
Ларисса: да, несмотря на полную нашу невинность. Мало ли что можно рассказать в глубоком сне.
Куза: Как нам выпутаться из этой истории?
Ларисса: Прежде всего, не будем пускать мужей к себе в постель, пока они не отдадут в наше распоряжение все свои шарики. Идем на суд. (Ларисса и женщины уходят).

Ирис и Иванич из разных дверей.


Иванич: Простите, я только что был случайно свидетелем ваших прекрасных танцев. Разрешите спросить, вы не…
Ирис: Боже мой, Ванечка (целует его).
Иванич: Ира. Я самый, Ванечка Иванич.
Ирис: Какой же ты стал худенький!
Иванич: Зато вы, Ирочка… (целует ее руки). Вот не ожидал, что из вас такая красавица выйдет.
Ирис (обиженно): Не ожидал.
Иванич: Ах ты, черт. Всегда я невпопад что-нибудь…
Ирис: Ну, ладно. А я когда-то думала, что из тебя толк выйдет.
Иванич: Где же вы жили это время?
Ирис: В Париже. Да говори мне по-старому – на ты. А ты здесь жил?
Иванич: Какое здесь. Вчера прибыл пароходом.
Ирис: Я тоже. Как я тебя не заметила.
Иванич: Я – третьим классом.
Ирис: Где же ты жил?
Иванич (со вздохом): Я… (вынимает из кармана паспорт – большой лист, весь испещренный визами).
Ирис: Что это? Столько виз! Голландская, германская, испанская, опять германская, баварская. Будапешт, Бухарест, Данциг… Сколько же денег надо, чтобы столько путешествовать…
Иванич: Как кому… Мне – не много. Я все за казенный счет.
Ирис: За счет какого же государства?
Иванич: За счет всех государств. Какое государство высылало меня за пределы страны, то, разумеется, и за билет платило.
Ирис: Значит, ты сделался опасным революционером.
Иванич: Ничего подобного. Я совершенно беспартийный. Просто люблю говорить то, что думаю. Прочтешь где-нибудь на бульваре газетную статью, возмутишься, заговоришь с соседом. И так мне не везет, всегда напарываюсь на сыщика или провокатора.
Ирис: И выгоняли за ворота.
Иванич: Именно, за ворота. Ведь это для людей первое наслаждение – выгнать кого-нибудь за дверь. Вот и сейчас, вошел я сюда без всякого злого умысла и напоролся на интимность. Мне и говорят: «Двери, молодой человек, сделаны для того, чтобы в них не входить».
Ирис: Так и сказали?
Иванич: Так и сказали. Да и верно оно с их точки зрения. Двери люди делают для того, чтобы в них не впускать или из них выталкивать… Вообще, Ирочка, я уже и раньше пришел к заключению, что величайшее зло и бич человечества – это двери и замки. Если бы люди догадались во всем мире сразу уничтожить все ворота и все запоры, все двери и все замки, то мир преобразился бы. Что поддерживает уродливые проявления права собственности? Двери и замки. Что создает границы государств, а, следовательно, и войну? Двери и замки. Чем держатся тюрьмы и казематы? Дверьми и замками.
Ирис: Так что, по-твоему, без дверей и замков на Земле водворился бы рай?
Иванич: ну, конечно. И заметь, сам рай слепые глупые люди не могут себе представить иначе как с воротами, замками и каким-то нелепым апостолом со связкой ключей.
Ирис: Что же ты, на бульварах перед сыщиками и провокаторами такие же речи заводил?
Иванич: В этом роде.
Ирис: Милый ты человек…
Иванич: Если отсюда выгонят, уж не знаю куда и ехать. А ведь выгонят. Непременно выгонят. Как на грех, у них тут разгораются какие-то политические страсти.
Ирис: Слушай, Ванечка, хотелось бы пожить тут с тобой мирно и отдохнуть. Так постарайся, чтоб тебя не выслали. Газет не читай, и никому не высказывай своих мыслей.
Иванич: Идет.
Ирис: Даже если спросят, говори: мое дело – сторона, и кончено.
Иванич: Непременно. Так и сделаю. Надоело.
Ирис: Сюда идут. (Уходят).

Президент, Ларисса, судья, Кида, директор, Куза, генерал, Драга и председатель, затем – Глаголеску, Пафнутий и аббат.


Президент: Ну, Ларисса, ты довольна? Победа тени доказывает, как сильно я считаюсь с твоими мнениями и желаниями.
Ларисса: Но ты все время молчал.
Президент: Молчал, потому что чувствовал, что по тактическим соображениям это больше поможет Пафнутию, чем если бы я пустил в ход все красноречие. Осман, подай вина.
Генерал: Все наши ликуют.
Президент: Зато ослы ревут от злости.
Президент: Но дело окончено, господа, и надо поскорее о нем забыть. Наша мирная Фетинья снова заживет тихо и патриархально. Мир внутренний тем более нам необходим, что наши ближайшие соседи и опаснейшие враги – Чернославы – всегда учитывают наши слабые стороны, и рады воспользоваться малейшей оплошностью. Господа, я поднимаю бокал за наших свободных и независимых, за наших дорогих, тихих и мирных фетинцев.
(Снаружи все возрастающий шум и крики).
Президент: Что там?
Генерал: Да когда же эта сволочь успокоится?
(Появяляются Глаголеску и Пафнутий. Они перепуганы, особенно Пафнутий, и тяжело дышат. Одежда их не в порядке).
Пафнутий: Ведь это что же? Казни Египетские!
Глаголеску: Ваше высокопревосходительство! Необходимо прекратить это безобразие!
Судья: Что такое?
Пафнутий: Бесчинство. Бог свидетель.
Глаголеску: Надо показать, что существуют какие-то власти.
Президент: В чем дело? Ведь победа за нами. Что произошло?
Глаголеску: Еще одна такая победа, и у меня не останется ребер. Сначала нас качали и носили на руках, но затем враждебная толпа, протиснувшись сквозь ряды друзей, нас притиснула, оплевала…
Пафнутий: Стадо бесноватых свиней…
Глаголеску: И мы насилу добрались до будки часового, и проскользнули сюда.
Судья, председатель, директор: Возмутительно.
Генерал: Неужели мы – тень – потерпим это?
Глаголеску: Необходимо восстановить престиж власти и авторитет верховного суда.
Президент: И все-таки, не будем терять хладнокровие, господа. Это лишь волна разыгравшихся страстей, и разумней всего дать ей улечься самой по себе. Вердикт вынесен, дело кончено, и скоро никто о нем и вспоминать не будет. Прошу, господа, по рюмке вина.
(Возрастающий шум).
Председатель: Кончено ли? Послушайте.
(Вбегает аббат. Его белая роба запачкана комками грязи и навоза).
Аббат: Восстание.
Президент: На самом деле?
Аббат: Да, да, и метят даже в вас.
Президент: Это дерзко, однако.
Аббат: Вся свора лает у вашего подъезда и грозит силой снять часовых.
Президент: Придется лично выйти к ним и пригрозить. Осман, живо шапку и шашку!
Генерал: Я с вами. (Про себя): пулеметом бы!
Ларисса: Будь осторожен, Петя!
Президент: Будь покойна.

Президент и генерал идут к дверям. Двери с треском распахиваются. Сук, Филемон, Меньшик и народ врываются с угрожающими криками.


Сук: Взгляните. Здесь пируют главари ослиной тени. Попы и генералы бражничают с оправданным злодеем, укравшим тень осла. Фашисты празднуют убийство справедливости.
Горожанин: Кощунствуют.
Меньшик: Народу изменяют.
Филемон: Меня надуть хотят.
Президент: Как смеете вы врываться в мой дом, как злодеи? Во мне вы оскорбляете власть.
Сук: Злодеи. Нет, мы - жертвы злодеянья! Оскорбляем? Нет, мы оскорблены, мы – друзья осла.
Филемон: В особенности я.
Сук: Мы требуем. Да, требуем, чтобы вы, как президент Фетинской Республики, сейчас же отменили этот постыдный и гнусный приговор.
Президент: Я должен отменить решение верховного суда?
Пафнутий: Держи карман!
Глаголеску: Это бы шло вразрез с основными законами Республики.
Сук: В делах, грозящих покою и благу граждан, президент властен отменить решение суда.
Глаголеску: Он вправе только его утверждать.
Сук: Он обязан отменить. Он сам признался, что решение это несправедливо.
Президент: Откуда эти басни? Кто сказал?
Филемон: Моя жена. Она мне передавала, что вы обещали меня защищать.
Глаголеску: Как?
Генерал: Что?
Ларисса: Ты?
Президент: Чистейшее недоразумение!
Филемон: Нет, вы высказались очень ясно, так как она своими доводами вполне убедила вас в моей правоте.
Президент: Я лишь внимательно ее выслушал и обещал расследовать.
Сук: И как всегда, начали склоняться в обе стороны, всем обещали, и ничего не сделали. Нет, мы, ослы, не терпим двойной тгры.
Глаголеску: Мы, тени, тоже.
Сук: Нам нужен вождь, который говорил бы ясно, а не лавировал.
Президент: Но иногда невозможно попасть в тихую гавань, не лавируя.
Меньшик: Перед вами две гавани: ослы и тени. Выбирайте одну из двух.
Президент: Правитель страны выше партии.
Сук: Так беспристрастно осудите виновных.
Глаголеску: Мы требуем, чтобы вы, как верховный судья, утвердили приговор!
Сук: Наоборот. Мы требуем кассации!
Меньшик: Иначе мы сумеем даже и вас сместить.
Филемон: Разгромим всю Фетинью!
Генерал (про себя): Эх, евреев бы пощипать.
Президент: Я обещаю вам окончательно выяснить этот вопрос через неделю.
Голоса: Нет, сегодня, сейчас.
Президент (с отчаянием): Господа, друзья мои, не лучше ли, для поддержания мира и благополучия, забыть вражду и разом порешить: покончить это дело примирением и взаимным соглашеньем.
Сук: Как? Нам примириться с тенью?
Глаголеску: Что? Нам сговориться с ослами?
Меньшик: Что бы сказали мои подписчики?
Аббат: Как бы это отразилось на интересах церкви!
Горожанин: Погибнет наше отечество, если потерпим такое соглашательство!
Директор: да, погибнет, если допустит поругание верховного суда.
Сук: Решайте, с нами вы или не с нами!
Президент: Вы говорили о гибели отечества? Да. О том же скажу и я. Увлекшись врагами внутренними, мы забыли о врагах внешних. А враг не дремлет! Я имею точные сведения от контрразведки, что Чернославы решили использовать наши смуты, чтобы занять Лысый луг, на который они давно метят, и уже начали с этой целью концентрировать войска около нашей границы.
Сук: Да так ли это?
Директор: Преждевременная тревога.
Меньшик: Происки милитаристов.
Сук: Хотите нажиться на интендантских поставках…
Глаголеску: Итак, мы требуем немедленного утверждения верховного суда.
Сук: Немедленной кассации.
(Обе партии наступают на президента. Он в недоумении разводит руками. Короткая пауза. За сценой выстрел. Генерал тотчас выбегает).
Президент: Это еще что?
Ларисса: Неужели будет кровопролитие?
Зара: Можно всего ожидать.
(Вбегает генерал).
Генерал (торжественно): Дело весьма серьезное. Выстрел произведен со стороны территории Чернославов.
(Всеобщее смятение).
Голоса: Предательство! Измена! Варвары! Враги культуры!
Президент: Я говорил вам…
Генерал: Будут немедленно приняты меры. Всем мужчинам призывного возраста быть наготове и явиться по первому вызову. Спокойствие. Фетинская армия не знает, что такое поражение!
Меньшик (жмет генералу руку): Эти ваши слова попадут не только в мою газету, но и в историю.
Сук (так же жмет руку): Когда отечество в опасности, мы, вожди умеренных социалистов, идем в ногу с вождями армии!
Меньшик (записывает в книжку): Спокойствие. Фетинская армия не знает, что такое поражение. Бегу в редакцию. (Уходит).
Судья: Сотрем Чернославов с лица земли!
Горожанин: Не отдадим им ни пяди! (Уходит).
Сук: Да здравствует фетинская независимость! (Уходит).
Генерал (выходит, за сценой слышен его голос): Трубач, труби тревогу!
(Все расходятся).
Ларисса (появляется в платье сестры милосердия): Нельзя терять ни минуты! Бегу в госпиталь!
Аббат: Я с вами! (Оба уходят).
Президент (один): Ну и кстати же был этот выстрел. Дай им бог здоровья. Осман!
(Появляется Осман, увешанный пулеметными лентами, с винтовкой за спиной и кинжалом в зубах).
Президент: Шапку, шашку и коня!

Директор читает газету. Иванич гуляет. Входит Ирис.


Ирис: Ну, Ванечка, сегодня уезжаю. Не думала я, что мой родной город так меня примет.
Иванич: Твои выступления в театре так и не состоялись.
Ирис: Где там. Даже если б мне и разрешили, не пришлось бы и думать о театре из-за событий и военного положения. Впрочем, кажется, дело оказалось не таким страшным, как можно было ожидать.
Иванич: Конечно. Стреляли, оказывается, действительно с вражеской территории, но стрелял охотник по куропатке, так что все уже выяснено и улажено.
Директор (складывая газету): Не совсем улажено. Следствие выяснило, что стреляли-то на вражеской территории, но убитая куропатка упала по эту сторону границы. Правительство же Чернославов имело наглость потребовать, чтобы дичь была им выдана. Наши власти, разумеется, отказали и приставили к куропатке часовых.
Иванич: Так что, нам опять грозит война?
Директор: К счастью, нет. Лига наций взяла на себя посредничество в этом деле, и вопрос будет окончательно разрешен на Лозаннской Конференции.
Иванич: Но ведь прошло семь дней, и дичь, вероятно, разлагается.
Директор: Дичь, может быть, и разлагается, но принцип не разложим. (Уходит).
Ирис: Ну, надо идти.
Иванич: С каким бы удовольствием и я уехал, но не могу. Я разыскал здесь своего больного отца. Только бы не выслали меня опять, тем более что и ехать-то некуда.
Ирис: Помни мой совет: не вмешивайся в политику и не высказывай никаких определенных мнений.
Иванич: Буду стараться.
Ирис: Прощай.
Иванич: Я провожу тебя. (Оба уходят).

Кида, Куза и Зара выходят сонные, с трудом волоча ноги и зевая. Затем – Драга.


Кида: Мученье!
Куза: Сна нет!
Зара! Прямо пытка!
Куза: Долго ли еще придется бороться со сном и страдать?
Зара: Я против воли стоя дрыхну.
Куза: Я тоже.
Кида: А мужья все носятся со своими шариками.
Зара: И кто поручится, что они уже не клали нам их на грудь?
Куза: Мы, может быть, уже проболтались и только зря себя мучаем.
Кида: Черт знает что!
(Драга приближается робко и тревожно).
Драга: Скажите, это не басня?
Кида: Что?
Драга: Стеклянные шарики, которые все покупали и о которых весь город говорит.
Куза: Ох, если бы это была басня!
Кида: Пойдемте в католическую церковь! Там, может быть, удастся вздремнуть. (Все три уходят).
Драга: Что же я делать буду, если и он купил.

.
Драга и Филемон.


Филемон: Ага, ты здесь.
Драга (сильно вздрогнув): Ай!
Филемон: Что?
Драга: Как ты меня испугал!
Филемон: Я? Чем?
Драга: Окриком. Ты так суров с тех пор, как стал знаменитым.
Филемон: Сегодня, Драга, я, наконец, сокрушу врагов. Но ты смотри, садись как можно ближе к президенту.
Драга: Конечно.
Филемон: Посмотрю, как он посмеет, глядя на тебя, отрицать то, что раньше обещал.
Драга: Не должен бы.
Филемон: Если ты мне все рассказала о том, что было между вами.
Драга: До ниточки.
Филемон: Не утаила…
Драга: Ничего!
Филемон: Жаль только, что я при этом не присутствовал. Чего ты дрожишь?
Драга: Я?
Филемон: Ну чего?
Драга: Все за тебя волнуюсь. И за тебя, и за твоего осла готова душу положить.
Филемон (вынув из кармана шарик и играя с ним): Похвально.
Драга: Что у тебя в руках?
Филемон: Как видишь, шарик.
Драга: Какой такой?
Филемон: Какой? Стеклянный.
Драга: Ах.
Филемон: Его купил я нынче.
Драга (выхватывая): Давай!
Филемон: Зачем?
Драга: Хочу его иметь!
Филемон: Нет, не отдам.
Драга: Филемон!
Филемон: Ведь это драгоценнейшая штучка. У всех мужей есть шарики. Насилу удалось купить последний.
Драга: И ты тоже хочешь…
Филемон: А что же? Или только знатные люди будут делать опыты? Все пробуют, начиная с президента. Чем же я хуже их? Я – герой дня!
Драга: Неужели хочешь во сне выведать мои мысли?
Филемон: А тебе что? Лишний раз докажешь, что верна только мне и моему ослу.
Драга: Как будто ты этого и так не знаешь.
Филемон: Хочу окончательно убедиться.
Драга: Нет, не надо. Я не потерплю.
Филемон: Ведь это же не больно. Маленький шарик во сне.
Драга: Я очень щекотлива.
Филемон: И не почуствуешь.
Драга (в отчаянии): Не допущу я! Убегу!
Филемон: Однако. Можно подумать, что ты и в самом деле что-то от меня скрываешь.
Драга: Ха-ха! Смешно.
Филемон: Смешно. А отчего ты побледнела?
Драга: От смеха.
Филемон: Что ж, вместе и посмеемся.
Драга (с мольбой): Милый мой, избавь меня!
Филемон: Ну, нет.
Драга: Избавь, любимый муженек. Буду стараться тебе жарить и варить еще вкуснее, чем раньше.
Филемон: Как только вздремнешь, испробую.
Драга: Стой!
Филемон: Что?
Драга: Не пробуй! Скажу и так, ведь все равно во сне не умолчать. Зачем же даром мучиться. Уж я сознаюсь наяву.
Филемон: В чем же?
Драга: Во всем.
Филемон: Гм, любопытно. Ну!
Драга: Будь тверд.
Филемон: Ну, живо.
Драга: Не могу я. Избавь.
Филемон: Ну, говори.
Драга: Будь тверд.
Филемон: Да, слышал.
Драга: Президент…
Филемон: Что президент?
Драга: Он клюнул.
Филемон: Не понимаю.
Драга: Он клюнул. Слишком клюнул.
Филемон: Проклятье!
Драга: Ты ж этого хотел.
Филемон: Хотел. Ах, шлюха!
Драга: Меня послал ты к зверю в пасть. Из-за кого пошла я?
Филемон: Как? Я хотел, чтоб ты мне изменила?
Драга: Поверь, у меня совсем не было охоты. Я сопротивлялась до конца. Что поделаешь. Он обещал защиту только за такую цену, и я, любя тебя…
Филемон: Да я ему ноги повыдергиваю.
Драга: Подумай. Неужели я напрасно пожертвовала собой? Ведь с выдернутыми ногами он не сможет тебя защитить.
Филемон: Ну, теперь он в моих руках!
Драга: Но как?
Филемон: Он у меня попляшет.
Драга: Чего еще тебе надо?
Филемон: Прочь, блудница, с глаз долой. Убирайся!
Драга: Ты всерьез?
Филемон: Сейчас же прочь!
Драга (плачет): Тебе хоть победа и слава, а мне – только унижение и позор.
Филемон: Неверная ехидна!
Драга: Из-за твоей же пользы!
Филемон: Прочь! Все кончено!
Драга: Как?
Филемон: Скорее лягу спать с ослом, чем с тобой!
Драга: А похлебку тоже осел варить будет?
Филемон: К черту и похлебку!
Драга: Кто будет жарить сало?
Филемон: И сало к черту!
Драга: Жестокий.
Филемон: Его я вызову на пару слов. (Уходит).
Драга: Сведешь меня в могилу. Раскаешься, а будет поздно. (Убегает, громко плача).

Ларисса, аббат, затем – президент и Филемон. Ларисса выходит сонная, едва волоча ноги. Навстречу ей идет аббат.


Аббат: Ларисса, ты больна.
Ларисса: Изнываю. Семь ночей не сплю, чтоб случайно не выдать тебя, мой милый. Он мне сказал, что получил анонимное письмо. Ах, больше не могу.
Аббат: Черный кофе пьешь?
Ларисса: Да, каждый вечер, в огромном количестве. Без него я не выдержала бы. Раз двадцать, как только я смыкала глаза, он клал мне шарик на грудь. Я каждый раз пересиживала дрему, но больше не могу. Чтоб ни случилось, провались мир, - мне безразлично. Я хочу спать. Я спать хочу! (Садится на скамейку).
Аббат: Но спать ты не должна.
Ларисса: Но я хочу.
Аббат: А если…
Ларисса: Безразлично.
Аббат: А не воспользоваться ли тебе временем, когда он будет судить, и выспаться. Иди скорей домой, а я разбужу, когда надо будет.
Ларисса (пытается встать): Пойду домой.
Аббат: Побегу кое о чем условиться с Глаголеску (Уходит).
Ларисса (пытается встать): Домой… домой пойти и выспаться… запрусь… и высплюсь. (Засыпает. Выходит президент очень озабоченный).
Президент: Какой же выход? На что решиться? За осла иль за монаха. В обоих случаях опасность и риск. Победа за ослом – поссорюсь с тенью. Победа тени – что делать с ослом? Первый безвыходный случай на моей памяти. (Замечает Лариссу). Спит. (Прислушивается). Наконец, заснула крепко. Не надо упускать момента. (Кладет ей шарик в корсаж и прислушивается). Заговорила. Нет. Вот, шевелит губами…
(Входит Филемон).
Филемон: Ах, вот он где. Попался. Тебя-то мне и надо.
Президент (машет руками): Тсс…
Филемон: Мне надо с вами побеседовать.
Президент: Тсс…
Филемон: Никаких тсс. Дело важное.
Президент (шепотом): Тише.
Филемон: Нет, я громко скажу. Я знаю все.
Президент (шепотом): Что?
Филемон: Все…
Президент (все еще наблюдая Лариссу): Не разбуди ее.
Филемон: Напротив.
Президент: Молчи.
Филемон: Пусть и она послушает.
Президент: Она сейчас заговорит.
Филемон: Нет, я буду говорить. Скажу прямо. Вы соблазнили мою жену. Развратник.
Президент (в ужасе): Кто это сказал?
Филемон: Жена, вот кто. Она мне проболталась.
Президент (между двух огней): Друг мой…
Филемон: Друг. Хороша дружба.
Президент: Ошибка.
Филемон: Ошибка? Хороша ошибка!
Президент: Она просто бредила, а вы приняли всерьез.
Филемон: Хороший бред. Его она повторит перед вашей женой.
Президент: Бога ради. Она проснется.
Филемон: Пусть просыпается. Вопрос в добродетели мужа, а не жены.
Президент: Она зашевелилась.
Филемон: Сейчас же приведу жену (делает вид, что уходит).
Президент: (удерживая его за платье): Постойте.
Филемон: Любопытно, как это вы будете отрицать ей в глаза?
Президент: Отойдите немного.
Филемон: Ни на дюйм не отойду, пока вы не обещаетет за оскорбление моей личности, за разрушение моей семейной жизни, за обиду, нанесенную моей жене, словом, за все обиды заплатить мне полной ценой.
Президент: Требуйте.
Филемон:Вот цена, которую я назначаю: вы должны оправдать меня сегодня, а монаха проучить.
Президент: Согласен, но ради Бога, уходите (старается его отвести в сторону).
Филемон: Без всяких хитростей.
Президент: Можете спокойно идти.
Филемон (наступая): Поклянитесь!
Президент (отталкивая Филемона): Клянусь вам.
Филемон: Вот этим священным дубом.
Президент: да.
Филемон: И ризами богородицы.
Президент: И ризами богородицы.
Филемон (отходя): Я с женой приду на суд.
Президент: Только уходите поскорее.
Филемон: так помните, на суд мы вдвоем придем.
Президент: Будьте покойны.
(Выпроваживает его и уходит с ним).

Ларисса, аббат. Затем президент.


Аббат: Этого еще не доставало. Здесь, на виду у всех заснула. (Трясет ее). Ларисса, ты слышишь? Проснись, Ларисса.
(Ларисса просыпается и медленно приходит в себя).
Ларисса: Кто тут? Ах, это ты. Где я? Ах, здесь.
Аббат: Вот неосторожность.
Ларисса: Действительно, уснула.
Аббат: Что, если б муж…
Ларисса: Ах.
Аббат: Что?
Ларисса: Он там стоит.
Аббат: Неужели мы уже прозевали?
Ларисса (шаря в корсаже): Там что-то есть. Никак не достану. Помоги.
Аббат (запускает руку ей в корсаж): Ну, так и есть. (Вынимает шарик).
Ларисса: Шарик! Неужели я уже проболталась?
Аббат: Вот неприятность!
Ларисса: Он идет.
Аббат: Что же делать?
Ларисса: Увидим, а пока я притворюсь спящей. (Принимает прежнюю позу и делает вид, что спит. Входит президент).
Президент: И вы здесь. (Подходит к жене). Спит.
Аббат: И крепко спит.
Президент: Мне повезло. Да, спит. Не находите ли вы этот случай подходящим, чтобы проверить средство профессора?
Аббат: Конечно.
Президент (подозрительно): И в вашем присутствии…
Аббат: С удовольствием.
Президент: Вы, кажется, высказывались против таких средств.
Аббат: Нет, отчего же. Между людьми интеллигентными…
Президент: Она губами шевелит.
Аббат: Да, правда.
Президент: Она бормочет.
Ларисса (сонным, потусторонним голосом): О, как полна душа…
Президент: так, так.
Аббат: И очень ясно.
Ларисса: Я должна все высказать.
Президент: Слышите?
Ларисса: Какой огонь в крови! Любовный пыл без меры, без названья, без грниц. Не гаснет… Все сильней горит. Мужчины…
Президент (вздрогнув): Как мужчины?
Ларисса: Вы статные красавцы…
Президент: Гм…
Ларисса: Есть у вас все, что пленяет слабых женщин…
Президент (с гримасой): Ну…
Ларисса: Но для меня, однако, вы – ничто!
Президент (с облегчением): А.
Ларисса: Всю красоту вселенной я воплощаю лишь в одном, который пламенем меня наполнил… Он мудр, прекрасен и благочестив…
Президент: Кто же?
Ларисса: Его отныне и до гроба так же жарко и даже после гроба любить и обожать буду. О, мой Петя, о мой Петр!
Президент (торжествуя): Ага, что скажете?
Аббат: Чудо!
Президент: Так это суеверие?
Аббат: Я убежден вполне.
Президент (Горячо и дружески жмет руку аббату): Вот пример любви и верности.
Аббат: О, да!
Президент: Что скажете?
Аббат: Завидую и поздравляю вас (жмет руку ему).
Президент: Я тронут до слез (нежно приподнимает голову Лариссы). Проснись, любимая, открой глазки.
Ларисса: Кто звал? Ах, Петя (смущенно). Я, кажется, заснула здесь, на скамейке. Вот неприлично. Прости меня.
Президент: Твой сон да будет свят. То, что ты говорила…
Ларисса: А что я говорила?
Президент: Во время испытания ты открыла сердце.
Ларисса: Так ты меня испытывал?
Президент: Да, и ты его блестяще выдержала, о, вернейшая из верных жен.
Ларисса: Но как же мог ты мне не верить?
Президент: Мне было любопытно.
Ларисса: Ах, любопытно. Из пустого любопытства ты дал волю каким-то подозрениям, подверг сомнениям мою честь.
Президент: Но я…
Ларисса: И при свидетелях. Нет, этого я не забуду.
Президент: Любимая…
Ларисса: Прочь отойди.
Президент: Любимая моя, за то, что ты мне в глубоком сне открыла весь пыл твоей супружеской и чистой страсти, я буду благодарен до гроба. Скажи – о дай обнять тебя – скажи, чем отплатить тебе?
Ларисса: Чем отплатить?
Президент: Требуй все, что хочешь.
Ларисса: И ты исполнишь?
Президент: Все, что в моей власти.
Ларисса: Поклянись.
Президент: Клянусь.
Ларисса: Вот этим дубом.
Президент: Дубом клянусь.
Ларисса: И моей верностью…
Президент: Клянусь твоей верностью.
Ларисса: Что приговором своим ты сегодня окончательно установишь правоту монаха Пафнутия.
Президент (в ужасе): Но это…
Ларисса: Это очень просто, и вполне в твоих средствах.
Президент: Все-таки…
Ларисса: Ты поклялся. Дальнейшее меня не интересует. Ведь поклялся, не правда ли, аббат?
Аббат: Поклялся. И вашим именем, и дубом.
Ларисса: Пойдем (Ларисса и аббат уходят).
Президент: Что я наделал! В чем клялся? Обе клятвы исключают одна другую, как день и ночь. В обоих случаях проигравшая сторона меня на самом законном основании заклюет. Хоть тресни на две части. Я – я, который всегда выходил с честью из самых затруднительных положений, я чувствую, что здесь сломаю шею. (Стоит в задумчивости).

Косич, Глаголеску, Горожанин и еще 2-3 человека ведут Форлимузаччио. Кудри следует за ними.


Глаголеску: Это дело нельзя так оставлять.
Косич: Обморочить нас, а потом уехать с нашими деньгами.
Форлим.: Но, господа…
Горожанин: Деньги назад!
Косич: Не стоит ломаного гроша ваше средство.
Глаголеску: Его необходимо задержать, расследовать и взыскать обратно все деньги.
Косич: Вот, кстати, и президент. Ваше высокопревосходительство…
Президент: А… не могу… не знаю…
Косич: Ваше превосходительство, а ведь он оказался шарлатаном. Целый ряд лиц в городе пробовали его шарики, чтобы испытать верность своих жен, и ничего не выходит.
Президент: Как не выходит?
Косич: Они молчат. Никакого действия.
Президент: Не может быть.
Форлим.: Ваше превосходительство, и вы господа, дайте же мне сказать. Простите, но я вам удивляюсь. Будем логичны: вы применяли мое средство, чтоб испытать верность своих дам, а они молчали. Что из этого следует?
Горожанин: Что средство не годится.
Форлим.: Это значит, что ваши жены вам верны.
Горожанин: Ах, так?
Глаголеску: Вы думаете? А ведь действительно!
Косич: Ну, конечно! Как мы об этом не додумались!
Президент: Я рад, господа, что могу окончательно рассеять ваши сомнения. Мне точно и доподлинно известны два замечательных случая, когда жены не молчали, так что я лично твердо верю в замечательную силу шариков господина профессора.
Глаголеску: В таком случае, дело окончательно выясняется.
Президент: Вашу руку, профессор. Рад выразить вам мой восторг. Если зайдете ко мне, дам вам самый лучший письменный отзыв.
(Все жмут руку. Форлимузаччио и Кудри уходят).

Площадь постепенно заполняется народом. Входят директор и судья. Затем Сук и Меньшик.


Директор (к Глаголеску): Ну-с, вид у вас сегодня уверенный.
Глаголеску: Имею на то некоторые основания.
Судья (конфиденциально): Интервенция.
Глаголеску: Англия всецело идет нам навстречу и окажет полную поддержку не только деньгами, но в случае надобности и военной силой.
Директор: В таком случае, дело в шляпе.
(Входят Сук и Меньшик).
Сук: Дело выиграно. Советую вам заранее набросать соответствующую передовицу.
Меньшик: Вы совершенно убеждены?
Сук: Хе. Переговоры закончены. Англия уже выдала ослам субсидию, а в случае надобности не остановится и перед другими мерами.
Меньшик: Неужели?
Сук: Как вы думаете, если на рейде появится пара британских дредноутов, что скажут тени?
Меньшик: Да, это будет аргумент.
Сук: Не хотите ли сигару? Настоящая гаванна.
Меньшик: Благодарю. А вы слыхали, что генерал все подготовил для еврейского погрома?
Сук: Ничего не вышло. В Фетинье оказался только один еврей, часовщик Мендель, да и тот, к счастью, уехал в Триест за материалами.
(Постепенно партии группируются по обе стороны дуба. Настроение нервное. На сцене – все кроме Форлимузаччио, Кудри, Иванича и Ирис).
Глаголеску: Время начинать.
Сук: Пора.
Глаголеску: Мы вполне готовы.
Сук: Мы тоже. Где же президент?
Филемон: Вот он.
Сук: Позвать его.
Председатель: Ваше высокопревосходительство, все собрались.
Президент: Сейчас, сейчас. Пронеси, Господи. С удовольствием сбежал бы на край света.
Горожанин: Почему не начинают?
Пафнутий: Промедление времени…
Аббат (подходит к президенту): Все ждут. (Вполголоса): Не забывайте обещание.
Президент: Как же, как же (идет на середину сцены).
Филемон (задерживает его): Не забывайте клятву.
Президент: Да, да.
Голоса: К делу!
Президент: Вверенной мне властью открываю верховный суд.
Глаголеску: Прошу слова.
Сук: И я прошу.
Президент: Пожалуйста. Ваше слово.
Глаголеску (откашливается, из противоположного лагеря возгласы: «Поперхнулся. И так все ясно. Долой!»).
Президент: Спокойствие!
Глаголеску: Всем нам памятен тот день, когда цветущий город и торговый центр Японии был сметенс земли волной стихии…
Голоса: К делу!
Глаголеску: Да послужит нам предостережением этот глас судьбы и перст Божий. Содрогаются устои нашей родины! Если Троя погибла от коня, то неужели же Фетинье суждено погибнуть от осла!
(Смех. Голоса: «Браво! Долой!»).
Глаголеску: Недавно мой истец стоял один перед этим дубом. Сегодня за ним общественное мнение большинства страны и даже всей Европы. На здоровье, на жизнь смиренного отца Пафнутия было совершено дерзкое покушение.
Голоса: Вздор! Никто не покушался!
Глаголеску: Но есть справедливость на свете. Ныне за ним все царство теней. Нас не страшат произвол и тирания черни…
Голоса: Довольно! Браво! Оскорбление! Не допустим! Фашист!
(Поднимается общий крик. Глаголеску хочет говорить, но его заглушают. Президент тщетно старается водворить порядок. Сук порывается говорить. Наконец, ему это удается.).
Сук: Не знаю, что преобладало в речи предыдущего оратора, глупая болтовня или дерзость.
Голоса: Ого! Нахал! Дальше!
Сук: Впрочем, чего ждать от представителя партии теней, обскурантов и мрачных злоумышленников!
Голоса: Слушайте! Слышали! Слушайте же! Слышали!
Сук: Довольно тени! Света! Побольше света! Ведь можно быть достойным фетинцем, лишь будучи ослом!
Голоса: Браво! (Смех).
Сук: Да, ослом, сказал я. Герой наш, этот истинный представитель заветов демократии и парламентаризма, наш общий любимец Филемон назван убийцей!
Голоса: Правильно! Позор!
Сук: Нет, вото убийцы, эксплуататоры и погромщики, вину которых перед народом смоет только кровь!
Голоса: Позор! Ура! Провокация! Не допустим!
(Опять общий крик. Партии наступают одна на другую).
Голоса: Довольно слов! Мы требуем решения! Приговор!
Филемон: Мы приговора ждем.
Генерал: Внимание!
Меньшик: Тишина!
Президент: Да, приговор. Граждане Фетиньи…
Филемон: Зачем раздумывать? Исполни только клятву.
Аббат: Мужайтесь и не забывайте обещанного.
Президент: Сограждане…
Голоса: Скорее!
Президент: Хотите приговор от меня? Но разве сам я себе принадлежу? Разве я не разорван этой распрей пополам, кая вся Фетинья? Нет, не могу.
Глаголеску и Директор: Вы обязаны.
Сук и Горожанин: Вы должны.
Пафнутий: Немедленно.
Голоса: Ждем.
Президент: Так я решил: неразрешима эта тяжба. Ни Богу, ни людям ее не разрешить вовек.
(На него наступают с угрозами).
Президент: Но если вы во что бы то ни стало хотите вырвать у меня решение, я заявляю твердо: оба правы.
(Всеобщий крик возмущения).
Сук: Он нас водит за нос.
Глаголеску: Уловки.
Голоса: Долой! Прогнать его!
Сук: Тот, кто так судит, не может быть нашим главой и представителем!
Директор: Нам нужен более твердый правитель!
Сук: Именем народа объявляю президента низложенным!
Голоса: Ура! Долой!
(На президента наступают. Он с большим трудом прокладывает себе путь и под прикрытием жены, отмахивающейся зонтиком, убегает).
Генерал: Наш президент – Людовик Глаголеску!
Меньшик: Нет, Виктор Сук – наш президент! (Крики).
Горожанин: Чего там разговаривать? Сила должна решить!
(Постепенно обе партии начинают строить баррикады, притаскивая на сцену доски, скамейки, матрацы и что попало. Желательно, чтобы в этом участвовали и театральные плотники).
Филемон: Сила так сила. Я с тебя, паршивец, кулаками получу то, что мне следует.
Пафнутий: Помогите! Убьет! Караул!
(Филемон набрасывается на Пафнутия, который увертывается и убегает. Филемон и Драга бегут за ним. Тени помогают Глаголеску вскарабкаться на верх баррикады).
Глаголеску: Я президент и диктатор города! Требую немедленной сдачи!
(В него летят разные предметы. Он исчезает. Ослы водружают на вершину баррикады дрожащего от страха Сука).
Сук: Диктатор – я! Повиновенье.
(В него кидают камни и сбрасывают его вниз. Начинается общее сражение. Через баррикады летят разные предметы достаточно больших размеров. По сцене вьется пух от распоротых перин. Священный дуб и его ограда снесены и затоптаны. В разгар сражения по авансцене проходит изумленный Иванич. Бой сразу прекращается).

Те же и Иванич.


Меньшик: Кто это?
Генерал: Шпион.
Горожанин: Вы кто такой?
Директор: Куда вы пробирались?
Иванич: Я шел гулять.
Генерал: Как гулять? В такие минуты! Вы осел?
Иванич: О, нет.
Меньшик: Так значит, тень!
Иванич: Нет, нет.
Сук: Конечно, шпион.
Генерал: Говорите без обиняков: какой вы партии?
Иванич: Я – беспартийный.
Судья: Вздор! Таких сейчас нет. Выбирайте партию.
Иванич: Мне все равно.
Глаголеску: Это преступник. В такие минуты нет и не может быть беспартийных. Вы черный или белый? Других нет.
Иванич: Есть серые. Как, например, ваш осел.
(Крик возмущения. На него наступают).
Генерал: Кто не выбрал партию, тот всеобщий враг. Арестовать его.
Меньшик: Выслать за пределы страны.
Иванич (с ужасом): Выслать?
Судья: Связать. Опасный элемент.
(Иванич пытается бежать. Его связывают и хотят увести).
Сук: Стойте, мне пришла в голову мысль. Ведь это наше счастье, что в городе остался один вполне беспристрастный и беспартийный человек. Он и никто другой должен решить спор об осле и тени.
Голоса: Правильно! Замечательно!
Аббат: Может быть, само небо послало этого человека.
Иванич: Увольте! Не могу!
(Иванича, несмотря на его протесты, насильно водружают на верхушку баррикады).
Иванич: Но я совершенно не в курсе дела.
Глаголеску: Тем лучше. Внимание, суд начинается. Объясните все дело, как было с самого начала, отец Пафнутий.
Пафнутий: Шествуя по природе тернистой и каменистой и натерев пятку (показывает пятку), нанял я осла.
(В это время в глубине сцены что-то происходит. Люди что-то разглядывают. Собирается кучка, что-то оживленно обсуждающая).
Сук: В чем дело? Внимание, граждане!
Голос: Эскадра на рейде.
Другой голос: Английская эскадра.
Третий: Двенадцать вымпелов.
Глаголеску: Ага! Триумф!
Сук: Ну, город наш!
Глаголеску: С вами покончено!
Сук: Как раз наоборот. Не с вами ли?
Глаголеску (важно): Уберите-ка весь этот сор и очистите площадь. Знайте же, что наша партия прибегла к помощи могущественной и дружественной державы. Мы, тени, отдали себя под защиту британского флага, и, как видите, защита нам оказана. Да здравствует морское могущество Великобритании!
Сук: Слепцы. Это мы искали посредничества у Англии. Ей близки интересы демократии, а не фашизма, а если на рейде британский флот, то в выигрыше мы, ослы.
Генерал: Вздор!
Сук: Конец пришел вам, тени, дети ночи!
Глаголеску: Конец ослам. Умрите, дети Сука!
(Опять начинается всеобщее волнение. Вбегает президент).

Те же и президент.


Президент: Внимание! Я только что получил радио.
Голоса: Тише, слушайте!
Президент: Президенту Фетинской Республики. Именем короля Великобритании объявляется, что вследствие пожелания, высказанного всеми без исключения политическими партиями Фетинской Республики, и снисходя единогласной воли Фетинского народа, Великобритания объявляет свой протекторат над всей Фетинской областью. Гавань будет использована, как угольная база для британского флота в Адриатическом море. Генерал-губернатором назначается бывший президент – Петр Кривич. Оклад содержания 12 тысяч фунтов и на представительство… ну, это подробности. Подпись: командир британской эскадры Дуглас Портер.
(За сценой звуки английского гимна. Живая картина, наподобие Ревизора).
Президент: Приказываю прекратить распри и немедленно разойтись по домам. Вечером город будет иллюминирован. Пусть вновь царят мир и тишина, коими искони отличалась наша дорогая родина.
Иванич (с внезапной силой): Постойте! А про суд позабыли. Суд не кончен. Я – избранный ваш судья, желаю произнести приговор. Неужели я оказался единственным в городе «человеком»? Неужели, кроме меня, здесь бродят только «Ослы» и «тени»? Я видел лишь ослиное упрямство, тупость и нависшую над всем нашим бытом тень невежества и суеверия. Но где корень зла? Кого обвинить? Тех, кто прикрывается европейскими пиджаками и визитками и дурачат самих себя и вас комедией великодержавия, квасного патриотизма и ненависти к ближайшим соседям? Но ведь об этих пиджаках не стоило бы и говорить. Они сильны только лишь силой вашего попустительства. Вас, и только вас, трудовой народ Фетинской Республики, обвиняю я. Если вы до сих пор не вырвали власть из слабых рук старомодных правителей, то вам нет оправдания!
(К речи Иванича начинают внимательно прислушиваться).
Президент: Этого еще не доставало! Требую немедленно прекратить этот митинг и разойтись. Оратора арестовать и выслать за пределы республики!
(Два полицейских агента арестовывают Иванича).
Иванич: Что ж, к высылкам мне не привыкать. Ехать так ехать. Вы мне, кстати, напомнили, что есть одна страна в Европе, где я еще не был. Эта страна – Россия!
(Его уводят. Все расходятся).

Филемон и Драга. Они несут, привязанного ногами к перекладине, дохлого осла. Морда его беспомощно волочится в пыли.


Филемон: Чем отомстить? Мерзавцы!
Драга: Бедный наш ослик!
Филемон: Что наделали. Убийцы! Отравили!
Драга: Враги… яда подсыпали… горе!
Президент (подходит): Что случилось?
Филемон: Все это происки теней. Не могли добиться торжества судом праведным, так отомстили, отравив моего лучшего, моего единственного осла. Полцарства за осла!
(Оба плачут. Драга целует ослиную морду).
Филемон: За все платить пришлось мне самому. Обобран, лишен осла, женой обманут, вами оскорблен…
Президент: Попридержи язык. Я возмещу все твои убытки, а чтоб ты окончательно успокоился, дарю тебе пять ослов. (Уходит).
Филемон: Что, пять ослов?
Драга: Мой муженек!
Филемон: Ты слышишь, Драга? Президент дарит мне пять ослов! Подумай!
Драга: Но ты, шестой, мне всех дороже! А скажи, кому ты этим всем обязан?
Филемон: Тебе, моя жена!