Творчество К.В.

В полковом оркестре с самого рассвета
Мы готовились ко Дню Победы в мае.
Я сидел на месте третьего кларнета:
Шостакович. «Ленинградская». Седьмая.

В нотном стане ровный след пяти полозьев,
Хлебных крошек четвертинки и осьмушки.
Словно брошенные санки на морозе,
Вдоль дороги стыли паузы-горбушки,

Всё настойчивей звучала канонада,
Выли резкими сиренами тромбоны,
Барабанные зенитки Ленинграда
Не жалели музыкальные патроны.

В башке засела, как иголка,
Та ночь, где были плёс и Волга,
А я, казалось, был везде.
По небу плавали фиалки,
И лунный глаз на селфи-палке
Смешно качался на воде.

Столбы темнели и деревья,
Меж ними тихая деревня
Пласталась около реки,
Сердился ёжик за сараем,
И пёс художественным лаем
Встречал знакомые гудки,

Которыми перекликались
Буксир «Геракл» и баржа «Таис»
(Кто им придумал имена?).
Такие странные сближенья
Для рифмоплёта – утешенье,
Но редки в наши времена.

Семейная жертвенность – та, что идёт от родства,
Иррациональна и движима только любовью.
Так брат накрывает сестру, словно землю листва,
В мгновение взрыва, склоняясь к её изголовью.

Так взрослая дочь отдаёт всю себя целиком,
Себе отказав даже в малости необходимой,
Для той, что всё детство лупила её чурбаком,
И к ней относилась, как к самой своей нелюбимой.

Солнце бегает по кругу
На вращающейся глине,
Что под пальцами умельца
Обретает форму чаши.
Вот гончар ведет каёмку,
Вот подравнивает донце,
Окунает руки в воду
И опять ведёт каёмку,
Чтобы круг стал идеальным,
А поверхность без потёков,
Чтобы радовала чаша
Сердце будущей хозяйки.
Думы мастера уносят
В дом, где внучка подрастает.
Для неё, для этой крохи,
Дед и делает подарок.
Круг вращается гончарный,
Мастер внучку видит взрослой,
Представляет, как невеста

Как не вернувшиеся к мамам
Солдаты, павшие в боях,
Лежат разрушенные храмы
В глухих, задумчивых краях.

В траве – отрубленные главы,
Ветрами выщерблен скелет.
У недолюбленной державы
Неправых нет и правых нет.

Россия неисповедима –
Топор и знамя, пляс и плеть.
Да, этим всем необходимо
Живой душе переболеть,

Чтоб натерпевшись, наревевшись
До вечной сухости в глазах,
Увидеть Родину сумевшей
Свой храм воздвигнуть в небесах.

Мне десять лет и я учусь свистеть в патрон, -
Так называли мы все гильзы от "мелкашек".
Я дую, оседлав под вишней старый ящик,
А предо мной в саду порхает махаон.

С пиона – на пион, оттуда – к бузине,
Круг сделав над ведром, садится у колодца.
Патрон в моей руке отбрасывает солнце,
И парусник, вспорхнув, опять летит ко мне.

Во времени совпав, в пространстве, - не в судьбе,
Соседи на путях земных, без оговорок.
Как красочен и пёстр узор его оборок!
Как мы крылаты с ним, и каждый по себе!

Как спеть жизнь,
Чтоб внял Бог?
Глядеть в высь,
Искать слог,

Пройти над,
Не ждать от,
Растить сад
В полях нот,

Не пить из,
Не быть под,
Ловить бриз
Сухих вод,

Стирать пот,
Глядеть на,
Ходить по
Реке сна,

Травой рук
Вещать про,
Небес звук
Солить впрок.

На сто «нет»
Найти «есть»,
Нести свет,
Хранить честь,

Молчать при,
Не жить для,
Не знать «пли!»,
Сыграть «ля»,

"...А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит".
           Г. Шпаликов

Финал начинается словом «итак»,
Суля предстоящий потоп.
Бесстрастное время стреляет: «тик-так!»,
А граждане слышат «тип-топ!»,

И снова глядит проницательный Ной
В небесную голубизну,
А время стоит у него за спиной:
«Опять будешь строить? Ну-ну!».

В помощники к Ною идут столяры,
Всё шире строительный двор.
«Тик-так» - по округе стучат топоры,
И пилы ведут разговор,

Число добровольцев растёт и растёт,
В три смены работает люд.
«Тик-так» - заготовлены мачта и шкот,
«Тик-так» - появляется ют,

То ли речь воды по проталине,
То ли ангела шепоток –
Всё мне слышится песня дальняя,
Уводящая за порог.

Что откликнется, что забудется,
Разменяется на слова.
Вдохновение – песня-утица,
Неповинная голова.

То хоронится в ряской заводи,
То поднимется на крыло,
Либо падает в снежной замети
Лёгким пёрышком на чело.

Станет прожитым всё хорошее,
Нехорошее – в ту же кладь.
Вдохновение – ласка Божия –
Исполать тебе, исполать.

Гудел июнь у медленной реки.
Мы шли в который раз собрать ромашек,
Чтоб к вечеру порадовать домашних,
И вдруг остановились: васильки!

Весь луг заполонил ультрамарин,
Земля, укрыв себя цветочным пледом,
Казалось, поменялась местом с небом,
Доказывая: мир неизмерим.

И мы, внезапно ставшие детьми,
Ловили свет рассыпчатый, спектральный,
А лето – колокольчик музыкальный –
Звенело васильковой нотой ми.

Вот сгусток света, проще – человек.
Светильником себя не сознавая,
Сидит в салоне звездного трамвая,
В наушниках - любимый саундтрек.

В другом конце такой же свет течет,
Там женщина читает Пастернака.
Мерцающие знаки зодиака
Заглядывают в стих через плечо.

Соцсети выбирая, как рыбак,
Застыл десятиклассник у окошка,
Его рассудок, словно инфокошка,
Глотает инфорыбу натощак.

В вечернем вагоне нахмуренном,
Дневные закончив дела,
Пять красных сердечек - антуриум -
Девчонка-студентка везла.

В ларьке продавец обходительный,
От Курского чуть в стороне,
Узнав, что подарок родителям,
Ей сделал уступку в цене.

Соседи уставились в гаджеты,
Играли негромко в «балду».
Девчонка смотрела на каждого
И думала, думала, ду…

А мысли скакали, как конница:
Как папе сказать про залёт?
А может, всё как-то устроится?
А мама? Она хоть поймёт?

Под звуки чваканья подошв
Взирает человек
На ледяной январский дождь,
Задуманный как снег.

На зонт, что просится в ремонт,
На крупных капель ртуть,
На сокровенный горизонт,
Задуманный как путь.

И всё, на что хватает глаз,
Ведет с ним разговор –
Пятиэтажек перепляс,
Автомобилей хор,

Всё говорит ему: «Гляди,
Живи, люби, струись!»,
И свет мерцает впереди,
Задуманный как жизнь.

А какие у нас, брат, дела?
Деревянная церковь сгорела,
Лишь икона одна уцелела,
Что в тяжёлом окладе была.

Это баба Наташа спасла,
Прямо в пламя полезла, дурёха,
Древний лик закоптился малёхо,
А вот бабка надысь померла.

Старики помогли, кто чем мог,
Схоронили, похлюпали малость,
А потом разбирать, что осталось,
Потянулись в избу под шумок.

Оказалось, жила в нищете –
Ни колечек, ни бус, ни заначки,
Только писем две связанных пачки
Да открытки давнишние – те,

Ну вот, потеплело в квартирах, а значит – ноябрь.
Геройствовать трудно, мой голос простужен и дрябл,
Кружат тополиные ноты на стылом ветру,
Но я не хочу тиражировать эту хандру.

Привет тебе, славный король, повелитель-ноябрь!
Полцарства тому, кто в предзимье ребячлив и храбр!
Пускай занавесят окно затяжные дожди,
Сквозь капли дома и фасады – а-ля Гауди.

         Наталья Сергеевна Зволянская родилась 16 октября 1889 г. в Санкт-Петербурге. Крещена 5 ноября 1889 г. Восприемники: Управляющий Делами Собственной Его Императорского Величества Канцелярии по учреждениям Императрицы Марии, действительный статский советник Григорий Александрович Тройницкий и жена действительного статского советника Надежда Эрастовна Клечковская [ЦГИА СПБ. Ф. 436. Оп. 1. Д. 11590].

Ладно и тихо, синь над рекой.
Вышла лосиха на водопой,
С нею лосёнок жмётся к ногам.
Купы сосёнок по берегам.
В пух разодеты долы холма –
Коротко лето, долга зима.

Облаком мне бы к лету поспеть,
Славному небу песню пропеть,
Чутким деревьям, звонкой воде,
Дальней деревне в мудром труде.
Там староверы рыбу коптят,
Кижские шхеры тайны хранят.

Полынь, кермек и выцвет соли,
Степные дали Сиваша -
Разлёт небес, безбрежье воли…
Ликуй, свободная душа!

Охапки запахов и гжели,
Швыряет август-весельчак
На розовеющие мели
И маслянистый солончак.

На берегу - саманный домик
Чумацких, давешних времён.
Там тимофеевка и донник,
Соцветья множества имён

Облюбовали каждый гвоздик,
Свисая венчиками в пол.
Сюда заглядывают в гости
И серафим, и богомол.

      Дом Бажанова — памятник архитектуры в стиле модерн. Построен в 1909 году для Торгово-промышленного товарищества «Ф. Г. Бажанов и А. П. Чувалдина» архитектором Павлом Федотовичем Алёшиным. Находится в Санкт-Петербурге на улице Марата, 72. Сейчас эти помещения занимает Детская библиотека истории и культуры Петербурга (Филиал № 2 Центральной городской детской библиотеки имени А. С. Пушкина).