Армянская церковь

         Однажды в Ялте со мной произошел случай, который мне показался настолько интересным, что я решил его записать. Как-то в мае, когда на улице стояла невообразимая жара, я пошел в сторону старых кварталов разыскивать плетистые розы. Дело в том, что мы с женой к этому времени уже обследовали весь Южный берег от Алушты до Фороса, пройдя пешком по всем садам и паркам бывших дворянских имений. Оказалось, что старинных роз, посаженных еще до революции, осталось немало, причем почти все они находятся в прекрасной сохранности, обильно цветут каждый год, поражая воображение отдыхающих. Стволы этих лиан давно уже одеревенели, некоторые достигли в диаметре до 30 см, а сами лозы выползли на все опоры, которые только оказывались рядом.

Особенно часто розы обвивали кипарисы и другие высокие деревья. А уж если попадалась какая-нибудь высокая стена, то все вертикальное пространство было похоже на висящие разноцветные ковры из цветов. Нас в этих поисках интересовали в основном плетистые розы, поскольку именно этот вид роз являлся темой диссертации жены. Из всех найденных таким образом старых кустов лучше всех чувствовала себя роза Бэнкса, завезенная из Китая еще во времена основания Никитского Ботанического сада. Она цветет в мае месяце мелкими желтыми цветами, превращая любую из опор в кипенное море желтого сумасшествия. Правда, цветение ее непродолжительно и однократно, всего 2-3 недели с конца апреля до конца мая. Поэтому, чтобы найти эти кусты среди бесконечного зеленого многообразия Крыма, приходится побегать именно в мае, поскольку в другое время розы не различить в общей массе буйной зелени других растений.

         В один из таких весенних дней, желая помочь любимой женщине, которая была страшно загружена в эти дни работой, я и двинулся в район Армянской церкви на поиски старинных кустов розы Бэнкса. Сначала я решил обследовать Поликуровский холм. Этот район чуть ли самый старый в Ялте, и если даже не сохранились дореволюционные дачи и дома, то деревья того времени, как правило, всегда найти можно, пусть и в угнетенном состоянии. А среди этих заброшенных и искалеченных остатков дворянских садиков могут встретиться и розы.
          Двигаясь медленно по кривым улочкам старого города, я заглядывал в каждый двор, внимательно обшаривал все одиноко стоящие деревья и высокие стены ветхих строений в надежде увидеть желтую пену цветущих роз, но ничего не попадалось. Ах, какое удовольствие бродить в этих уголках старой Ялты! Патриархальное благообразие одноэтажного города непременно погружает путешественника в романтическое настроение, навязывает ему свой неспешный ритм, уводит мысли настолько далеко от современного безумия, что трудно не поддаться этому очарованию. Так и хочется увидеть за ближайшим поворотом повозку, запряженную парой лошадей, с восседающим на козлах сухим татарином в поношенном полосатом халате и тюбетейке, который непременно станет приставать с предложением прокатиться на Учан-Су или Ай-Петри. А может, удастся увидеть и заезжих столичных дачников, чинно пьющих чай на летней веранде одного из этих домов. Во всяком случае, одиноко гуляющая дачница в широкополой шляпе с пляжным зонтиком от солнца уж непременно должна встретиться в этом удивительном месте. Но, увы, время не течет вспять, и прошлый век со всеми его ужимками и кокетливым аристократическим этикетом навсегда остался за чертой невозвратности.
          День понемногу близился к середине, и солнце стало так немилосердно жарить, что я стал все чаще и чаще искать тень, переходя то на одну сторону улицы, то на другую, спасаясь под кипарисами. В конце концов, не найдя ни одной розы, я приблизился к Армянской церкви. Первая и главная причина, по которой я там оказался, это поиск спасительной прохлады. В тот момент я думал, что если не найду сейчас же укромное место, где нет солнца, то меня точно хватит тепловой удар. Так я подошел к церкви.
          Был обычный будничный день, в церкви – ни души. Только слева от входа тихо сидела женщина за столиком, на котором были разложены какие-то книжки и путеводители. Она только подняла на меня глаза, оторвавшись от чтения, и ничего не промолвив, снова погрузилась в свое занятие. Впоследствии, вспоминая об этом посещении, я никак не мог понять, почему за все время моего пребывания я не только ее не видел, то и был совершенно уверен, что ее не было совсем. В общем, как это ни странно, но с первых же минут, находясь внутри церкви, я ощущал себя в полнейшем одиночестве. Мистика какая-то! Я слышал, конечно, о цыганских приемах быть невидимым, когда женщина гуляет среди множества людей, проходит любую стражу, но никто ее не видит. В данном случае было нечто подобное. Но я и представить себе не мог, что такое может произойти со мной.
          Едва шагнув в пространство церкви, я понял: спасен! Здесь было так желанно холодно и настолько умиротворенно, что ни о каких розах я уже и не вспоминал. Отсутствие привычной церковной атрибутики напоминало кирху, а кирхи всегда для меня были чем-то вроде египетских пирамид: тайна простоты убивала сразу и наповал. Аскетичность убранства, удобные скамейки для паствы и воздух – легкий, вкусный, светящийся, будто кто-то подсвечивал его изнутри. Я не единожды бывал в разных, если можно так выразиться, «минималистских» церквях, и всякий раз поражался этому воздуху. Редкий свет пробивался обычно только через верхние окошки, украшенные витражами, прямо под сводом, но свет в этих храмах был иного свойства, - он воспринимался не глазами, а каким-то другим органом. Возможно, это и есть зрение души, не знаю. Здесь же, в отличие от ранее виденных мною храмов, было светло, даже слишком светло. Тем не менее, воздух имел то же самое волшебное свечение, никак не связанное с общим освещением прихода. Что меня еще поразило в самом начале, так это отсутствие людей. В церквях Западной Европы меня всюду обступали люди, множество людей. Может потому, что это были туристические объекты, а может, самих верующих там намного больше, но я ни разу не был там в одиночестве. И вот неожиданно случилось оказаться в таком храме одному.
          Что чувствует верующий православный человек, попадая в религиозное место? Первый порыв – перекреститься. Но куда? В какой угол, когда ни одной иконы? А самое главное, как креститься – по-православному справа налево или слева направо? Буря сомнений и стыда за незнание таких простых вещей накатила, накрыла с головой. Кажется, я и покраснел, и вспотел, но как правильно поступить, так и не придумал. Совершив круг по внутреннему периметру церкви, я заметил корытце с песком, небольшой орган, витражи. Походив для приличия немного, так ни разу и не перекрестившись, я уселся на одну из темных скамеек и стал разглядывать церковь.
          Я был здесь впервые. Озирая стены и свод, я вспомнил, что где-то читал или слышал о том, что эту церковь недавно отреставрировали. И действительно, все сверкало чистотой и свежей отделкой. Пока я выискивал интересные детали интерьера, не заметил, как глаза сами собой закрылись. Разморенный уличной жарой, я заснул. Сколько я проспал, не знаю. Думаю, что минут 20-30, не больше. Снится мне удивительный сон. Будто бы кто-то мне объясняет, почему верующие крестятся по-разному. Католики, якобы, крестясь правой рукой от левого плеча к правому, тем самым производят движение к себе, а православные, крестясь справа налево – от себя. Оттого и судьбы западных и восточных народов разные, и материальное благосостояние государств различное. Как ты крестишься, так тебе, якобы, Бог и дает. Значит, русский православный народ сам избрал себе такую судьбу? Проснулся я так же неожиданно, как и заснул. Сон был настолько ярок и четок для понимания, что я не мог поверить, что это был сон. В то же время, «разъяснение» было похоже на фантастику, я ведь ни у кого не спрашивал об этом, да мне и в голову не приходило вдумываться, почему люди крестятся по-разному. Войдя в эту церковь, я всего лишь не знал, как креститься. Наверное, в религиозной литературе разных ветвей христианства этот факт как-то объясняется, но чтобы так ясно и понятно это вдруг увидеть во сне! Сказать, что я был удивлен, - ничего не сказать. Я был ошарашен.
          Внезапно донесся какой-то разговор. Звук исходил с улицы, видимо, у входа в церковь. Это меня вернуло на землю. Спустя несколько мгновений в собор вошли мужчина и мальчик лет двенадцати. Наверное, отец с сыном. Мужчина, потоптавшись у входа, скоро вышел на улицу, а мальчик взял свечу со стола у входа и двинулся вглубь церкви. Сейчас-то, думаю, я и узнаю, как здесь надо креститься. Я стал с любопытством следить, что он будет делать. Мальчик подошел к перилам, разделяющим площадь церкви на две части, достал из кармана спички, зажег свечу и поставил ее в песок. Затем около минуты он стоял неподвижно, глядя на огонь. То, что он сделал дальше, меня поразило не меньше, чем только что увиденный сон. Он просто поклонился этой горящей свече, медленно повернулся и вышел на улицу. Вот это урок! Этот маленький человечек оказался мудрее, чем я, взрослый. Я долго не мог придти в себя. Каким недалеким я сам себе казался в тот момент!
          Немного еще пробыв внутри, я тоже вышел на улицу и сразу задохнулся, - воздух был раскален. Солнце светило так, что больно было смотреть. Вокруг церкви лежали в беспорядке еще не убранные стройматериалы и лестницы, ведра с мусором и прочие строительные отходы. Я обошел вокруг здания и, не найдя более ничего для себя интересного, стал спускаться по парадной лестнице. Очутившись внизу, глядя на величественный собор, я подумал, что церковь ведь построена явно давно. Не может быть, чтобы здесь или где-то рядом не было роз. Тут я обратил внимание на небольшой сквер, спускавшийся террасами параллельно парадной лестнице. Как я его раньше не заметил? Я снова стал подниматься наверх, но уже по извивающейся тропке между деревьями. Церковный сад был очень старый. Деревья так вымахали, что под кронами было даже темно. Каждый поворот аллейки открывал все новые и новые виды. Было ощущение огромного парка, по которому можно ходить долго. Наконец, около забора я обнаружил в зарослях сплетенных кустов родник, причем он был действующий, что для сегодняшнего времени весьма редкое явление. Уже и в лесу-то нечасто можно найти действующие родники, наш «руссо туристо» все изгадил и испортил. Тут же, прямо в городе, бил настоящий ключ с чистой холодной водой! Я попробовал ее, зачерпнув в ладонь. Вкусная. И тут меня осенило. Наверное, сад имеет библейскую аллегорию восхождения человека в духе, к Богу. Во всяком случае, очень похоже. Тут тебе и петляющая тропа, поднимающаяся все выше и выше, и родник усталому путнику.
          Довольный собственным открытием, я вновь спустился вниз. Пройдя через массивные металлические ворота, вышел на улицу. Итак, где же тут могут быть розы? За церковной стеной, выше по склону, вижу остатки старой усадьбы. Сквозь густую хвою гималайских кедров виднеется балкончик в стиле «неогрек» со стройными колоннами. Вид у этого балкона, честно сказать, не ахти: штукатурка осыпалась, змеевидные трещины исполосовали стены, а здание, которому этот балкон принадлежит, и вовсе в полной разрухе. Я опять спустился к церкви и стал оглядываться, куда идти, в каком направлении. То ли вверх по улице, то ли возвращаться домой, поскольку приключений, думаю, на сегодня и так было немало. Из-за жары вверх идти не очень хотелось.
          Пока я так размышлял, вдруг, откуда ни возьмись, словно прямо из-под земли, выросла сухонькая старушка. На вид ей было лет 90, а может, и больше. Скрюченная, с палочкой, какой-то пакетик с продуктами в руке. «Что-то ищешь, сынок?», - спросила очень вежливо бабушка. Я посмотрел на нее настороженно. Глаза добрые, взгляд ничего опасного не внушает. Я возьми и ляпни прямо в лоб, чтобы отстала: «Розы ищу». Думаю, такой ответ любого прохожего отвадит. «Да вот же они», - говорит она и показывает рукой. Мать честная! Прямо над моей головой через церковный забор на улицу свешивалась целая волна роз. Девятый вал, да и только! Во всю длину забора, эдак метров десять, плети невиданной высоты, перехлестывая друг друга, смешиваясь с другими лианами (потому, наверное, и не заметил сразу) вывалились всей своей грудой и повисли над тротуаром. Желтые цветы уже порядочно порыжели, многие отцвели и осыпались, но чудо было в другом. Роза цвела белыми цветами тоже! Видимо, там, за забором росло несколько кустов. Я слышал, конечно, что роза Бэнкса бывает и белого цвета, но, по словам жены, эти розы почти не сохранились. На фоне свежевыбеленного забора эти цветы даже трудно было различить.
          Сначала у меня отнялась речь. Потом, придя в себя, и пытаясь реабилитироваться за собственную невнимательность перед божьим одуванчиком, я спросил, указывая на соседнее с церковью строение: «А вы не знаете, чья это дача?». В ответ получил целую лекцию по истории не только этого дома, но и всей этой улицы, а также о ее обитателях чуть ли не со дня основания города. Оказывается, дом, о котором я спросил, до революции принадлежал доктору Фаворскому. Улица сейчас называется Загородная, а до революции имела название Дворянская. Выше по улице есть еще имения известных людей, в частности отца и детей Тарасовых – инженеров, которые строили ялтинский порт. Что-то еще она рассказывала, рассказывала, а в конце и говорит: «А розы эти посажены еще в 1914 году, при строительстве Армянской церкви». Я снова посмотрел на забор с розами, а когда опустил глаза, старушки уже не было. Я едва успел заметить исчезающую фигурку за поворотом. Куда-то вверх убегала старая улица Дворянская. В том же направлении уплывало видение в образе бабушки из ялтинской сказки.
          Не каждый день случаются такие истории. А может, и каждый. Если поверить, что волшебство живет не рядом со мной, а внутри меня. Только как же в это поверить?